Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Воллам Мортон Страница 67

Тобайас Смоллетт и Сэмюел Шарп, конечно, вылили ушат холодной воды на всеобщую преувеличенную страсть к Италии, и все же это были времена огромного восхищения этой страной, времена, подобных которым больше не будет.

В книгах о путешествиях XVIII и XIX веков — спокойная и медлительная Англия, где война никогда не мешает охоте на лис, а жизнь налажена и надежна. Люди, которых наблюдали Вашингтон Ирвинг и Хиллиард, пили свой портер под потолками с классическими карнизами, а морозными утрами их охотничьи собаки резвились в палладианских портиках. Приехав в Рим, даже те, кто не знал ни строки из Горация и Вергилия, чувствовали себя в каком-то смысле дома. Множество поддельных Венер, коченеющих в запущенных английских парках, деревенские храмы с деталями римской архитектуры говорят об энтузиазме наших прадедов. Сегодня даже те, из кого безжалостно сделали химиков и физиков и кто занимает важные посты в коммерческих структурах, выходят из своих автомобилей посмотреть на римские декорации, столь дорогие их предкам, подозревая, что здесь есть о чем подумать, что осознать, и, возможно, даже полюбить.

8

Среди последних жильцов дома Китса у подножия Испанской лестницы был д-р Аксель Мюнте, автор «Книги Сан-Микеле». Здесь был его кабинет, когда он практиковал в Риме. В 1820 году, когда Ките и его верный Джозеф Северн квартировали здесь, дом вела синьора Петри. Она убирала комнаты и готовила еду, и одно из приготовленных ею блюд Ките выбросил в окно! Это было дешевое жилье, и практически ничего не осталось от комнат, помнивших Китса, кроме разве что потолков.

Поднявшись на два пролета по ступеням, погруженным во мрак, я увидел в окно Испанскую лестницу, залитую солнцем, и людей, сидящих на ее ступенях. Потом я подошел к тяжелой, выглядевшей очень по-английски двери, такие можно увидеть в Оксфорде или Кембридже. Мемориальная ассоциация Китса и Шелли собрала одну из лучших существующих коллекций книг о поэтах и их современниках. Это прекрасная библиотека, и очень красивая. Ее сафьяновые и телячьей кожи переплеты очень понравились Генри Джеймсу. Мне показали маленькую угловую комнату, выходящую на площадь Испании. В ней Ките умер, и я видел его посмертную маску — истощенное лицо, но выражение его торжественное, благодаря слабой улыбке, которая не появлялась в последние печальные месяцы его жизни. На него наконец снизошли мир и покой.

Я удивился, когда хранительница, синьора Синьорелли Каччаторе, сообщила, что до последней войны этот дом посещали сотни людей, а теперь — тысячи. Она рассказала мне, что происходило с домом Китса во время войны, — увлекательная история. Как только синьора поняла, что Италия будет втянута в войну на стороне Германии, она упаковала самые ценные экспонаты в две коробки и отправила их в монастырь Монте Кассино, где архивист, дон Мауро Ингуанес, прятал их в своей келье. Когда в Италии высадились союзники, немцы приказали монахам уйти, и много сокровищ попало в жадные руки офицеров дивизии Германа Геринга. То же произошло бы и с реликвиями из Дома Китса, если бы дон Мауро не отправил их в Рим как слои собственный багаж. К удивлению смотрительницы дома, их привезли однажды ночью на немецком грузовике, с вооруженной охраной, состоящей из самих грабителей.

Начались трудные времена. Немцам, которые пытались войти в дом, говорили, что он закрыт и пуст. 4 июня 1944 года немцы ушли из Рима через одни ворота, а союзники вошли через другие. Синьора Каччаторе стояла у окна и наблюдала за происходящим. Была тихая лунная ночь. Последние немцы ушли, последние пулеметные очереди смолкли. Тишина была полной, какой-то неземной, ведь даже фонтан «Баркачча» молчал, так как акведуки разбомбили. Фонтаны Рима безмолвствовали. Вдруг из какого-то окна, выходящего на площадь Испании, послышался голос. Кричали, что идут союзники! Она услышала рев приближавшихся танков. Потом мимо молча строем прошли вооруженные люди, освещенные лунным светом. Из окрестных домов выходили жители, некоторые светили факелами в лицо солдатам, те улыбались, щурились, отступали в тень. Потом послышалась команда отдыхать. Площадь была переполнена. Солдаты спали, освещенные лунным светом: на мостовых, в чаше пересохшего фонтана, на ступенях Испанской лестницы. На какой-то миг синьоре Каччаторе показалось, что все эти люди мертвы, что они убиты в неком безмолвном сражении, разыгравшемся на площади.

— На следующий день в шесть часов утра, — сказала синьора, — первый союзник постучал ко мне в дверь. Это был мистер Седжвик, корреспондент «Нью-Йорк тайме» в 5-й американской армии, и с ним был капитан Морган, британский офицер. И мистер Седжвик спросил, все ли в порядке.

В подтверждение того, что все в порядке, окна, впервые за четыре года, открыли.

Я подумал об этой трогательной истории и пожелал, чтобы на войне было побольше таких вот счастливых концов. Тот факт, что именно американец и англичанин первыми посетили это святое для всякого, кто говорит по-английски, место, — глубоко символичен, и это событие вошло в историю благодаря хранительнице-итальянке.

Многие посетители, подобно мне, отправились из дома Китса на протестантское кладбище, рядом с воротами Святого Павла, где похоронен поэт. Это, должно быть, самое красивое кладбище в мире, во всяком случае — лучше всего ухоженное. Оно находится на попечении посольского корпуса, а управляющим является коммендаторе Марчелло Пьерматтеи, ходячая энциклопедия иностранных биографий. Кипарисы отбрасывают свои длинные тени на самую удивительную коллекцию могил изгнанников, собранную на одном пятачке. Когда проходишь мимо близко стоящих друг к другу надгробий, то каждые несколько ярдов видишь имя, которое о чем-нибудь говорит.

Ките и Северн лежат рядом; прах Шелли погребен рядом с останками его странного, романтического друга Трелони, который выхватил сердце поэта из пламени погребального костра в Виареджо. Неожиданное имя Р. М. Баллантайн как будто явилось ко мне из далеких школьных времен. Я вспомнил «Коралловый остров», который для меня стал вратами в волшебный мир. Интересно, многие ли современные мальчики хотя бы слышали об этой книге? Синьор Пьерматтеи рассказал мне, что Баллантайн приехал в Рим уже больным, в 1893 году, и умер спустя год.

Через каждые несколько ярдов попадались имена старых знакомых: Стори с женой, американские друзья Браунингов; Джон Гибсон, скульптор, когда-то очень знаменитый; трудяги Уильям и Мэри Хауитт, которые обосновались в Риме и посвятили себя разведению животных и выращиванию эвкалиптовых деревьев; единственный сын Гёте, Август; Джон Эддингтон Саймондс; и многие другие.

Мы подошли к памятнику Розе Батхерст, молодой красавицы, так хорошо изображенной Сесилом Робертсом в «Примечательном молодом человеке». Ее трагическая смерть в 1824 году повергла всю колонию иностранцев в глубокую печаль. Во время прогулки верхом по узкой дороге над Тибром ее лошадь поскользнулась и упала вместе с всадницей в бурную реку. Их мгновенно унесло течением, и тела бедной Розы так и не нашли. Удивительное совпадение — пятнадцатью годами раньше ее отец, Бенджамин Батхерст, тоже исчез, но при еще более таинственных обстоятельствах. Исполняя обязанности посланника при венском дворе, он возвращался в Англию с важной депешей и пропал где-то между Берлином и Гамбургом. О нем больше никто никогда не слышал.