Горящий рукав. Проза жизни - Валерий Попов Страница 67

"Гроб с глазетом". "И с клозетом?". Добавка неудачная. Тут – проиграл. Но – сразился.

"Что такое, ё-моё? Не принять ли мумиё?" – бормочу я, когда неможется, и многие уже взяли у меня эту усмешку в долг и защищаются ею. Слова защищают тебя, как частокол. И частокол этот сделан из несчастий.

"Подвижен, как ртуть, и так же ядовит" – и враг уже "тянет" лишь на насмешку, а на большее уж никак!

"Сколько злобы в этом маленьком тельце" – после этого врага уже можно упаковывать в спичечный коробок!

"Формально все нормально" – фраза эта позволяет не унывать в любых обстоятельствах.

"Все сбывается. Даже оговорки".

"Решил поднять семью на недосягаемую для себя высоту!"

Если я упускаю что-то, что считается у других очень важным (а такое случается почти всегда), я формулирую так: "Знает любой дурак – но я не дурак, и поэтому, видимо, не знаю".

Когда я терплю поражение там, где успеха добиваются все кому не лень, я утешаю себя: "Единственное, не оставляющее в жизни и искусстве следов, – это среднее. Мне оно ни к чему".

Когда происходит что-то ужасное, говорю: "Даже воротник его поседел от ужаса!"

Прелесть мира побеждает. И легче всего – в словах.

На пыльной вывеске "Следственный отдел" написано чьим-то пальцем: "Ура!"

И, конечно, главный твой противник – ты сам. Вот с кем действительно много надо работать!

"Все проблемы возникают из-за ошибок. Если тебе вдруг начинает казаться, что все плохо и все вокруг негодяи, – это лишь значит, что ты основательно сбился с пути".

После очередного обмана успокаиваю себя: "Трудно, что ли, обойти вокруг пальца, если человеку это приятно?"

"Надеешься – будут выданы золотые кирпичи? Никогда не будут выданы!

Строй так!"

"К сожалению, не могу с вами драться, потому что слишком шикарно одет".

"Я запутался!" – "Так распутайся! Моральные изменения, в отличие от физических, могут произойти за долю секунды"!

"То и дело ловил на ней мои взгляды".

"Давно уже надо было это потерять!"

"В просьбе моей прошу отказать".

Но и радость, конечно, не отпускай:

"Вьюга помыла окна".

"Не понимаю, но одобряю".

"С десяти до одиннадцати я тебя жадно жду!"

"Дед, а дед. Тет-а-тет?"

"Единственное, что огорчает… забыл что".

"Визитер-бузотер".

"Успеваем!"

"Побывал в ста семнадцати странах мира, включая несуществующие".

"Подошел к длинной очереди, демократично стал вторым".

"Да. Я избалован, но исключительно самим собой".

"Ну что? Отведаем жути?"

"Вместо кофе с молоком принесли кофе с молотком".

"Я, конечно, был убит, но виду не подал".

"- Работать! Работать! – стучал кулаком. Вино в бокале морщилось".

"Я тут должен стремительно пойти в гору – поэтому покидаю вас".

Через такой частокол заостренных слов никакая невзгода не проникнет!.. Ну а если и проникнет – сделаю из нее чучело, на свой вкус!

Репутацией умельца, который своим ловким инструментом поправит все, я дорожу. Очень. Но, естественно, это "налагает ответственность" – маска "удачника" нелегка, отдых не положен… И когда я, приустав, пытаюсь пожаловаться, мне кричат хором: "Уж ты-то молчи!"

Есть такой старый анекдот. Путник пробирается через пустыню, изнемогая. Изнемогает он не столько без воды, сколько без женщины.

Такой путник. Но женщин там не видать. Взобравшись на очередной бархан, он в очередной раз никакой женщины, даже самой захудалой, не видит, – стоит лишь облезлый старый верблюд. Но путник уже и на это согласен – пытается пристроиться к верблюду, но животное тут же отходит. Он опять доползает до верблюда, пытается овладеть им – но тот снова равнодушно отходит! Он настигает его в третий раз – и в третий раз верблюд удаляется, абсолютно равнодушный к его страсти!

Путник в отчаянии. Вдруг сзади кто-то кладет руку на плечо. Он оборачивается – и с досадой видит обнаженную женщину. "Путник! Скажи мне, что хочешь ты, я исполню любое твое желание!" – "Подержи верблюда, дура!" – орет он.

Жизнь устроена так, что постепенно охота на женщин сменяется охотой на верблюдов. Верблюды важней. И держатся значительней. Горделивей!

Их скорбная осанка сразу наводит на мысли о долге, служении, гражданском сознании. Что – женщина? Лишь красота – и страсть. В дни, когда Отечество в очередной раз в опасности, разве достойно думать о них? А верблюд своим размеренным шагом приведет нас туда, куда следует, где нам плохо, безводно, но зато мы исполним свой долг

– долг перед верблюдом!

В юности я умел с этим управляться, за верблюдами различал и красавиц и не путал одно с другим. Умел отстать от толпы, догоняющей верблюда, и спросить у красавицы, как зовут. При этом меня считали недотепой. Такого верблюда удалось догнать!.. А меня опять не оказалось в списке участников. Я втайне был горд, особенно тем, что удавалось числиться несмышленышем, не добившимся ничего. У меня был свой счет – но тайный, и я был доволен вполне… Не поймите меня слишком узко.

Однажды, снизойдя ко мне, меня пригласили на какую-то московскую конференцию, где даже раздавали какие-то даже знаки отличия… и где я мог наконец отличиться. "Настигший верблюда"! Гордый силуэт, выполненный из серебра, из золота, а лучше – из платины! И я открыл уже рот, чтобы тут же отказаться от этого – даже исполненный из шоколада, был мне этот знак ни к чему! На хрен мне это нужно! Мне в эти дни, наоборот, надо ехать в Москву, забрать книгу из издательства и, любуясь ею, отвезти штук сто в Петербург. Как же я могу совместить это с ненужной поездкой в Москву на ту же конференцию?!. Или – могу?

С вокзала, отчасти еще во сне, я увлечен был толпой на конференцию и просидел там тупо полдня. Меня даже выбрали в счетную комиссию!

Огромный успех – тем более для новичка, который сообразил принять в этом участие!

Опомнился я лишь в перерыве. Мы выбрались из дворца заседаний и стояли, бодро разговаривая, на скругленном углу. Главное – распределение знаков отличия – должно было произойти как раз после перерыва, и мне было доверено посчитать, сколько голосов соберут главные претенденты!

"Ну… пошел!" – скомандовал себе я. Было непросто. Удалиться от толпы просто так значило обрести репутацию отщепенца навсегда… а может быть, мне еще раз понадобится это дело? И я, сделав успокаивающий жест, перешел перекресток наискосок – в местный универмаг, выполненный, как и наш дворец заседаний, в стиле конструктивизма.