Агробление по-олбански - Ильдар Абузяров Страница 68

– Вкусно! Но мало. Может, зайдем куда-нибудь, тяпнем еще местной воды с серой или сёрока, а?

Между мечетью Касим-паши и церковью ордена сестер милосердия обнаружился еще один примечательный колодец-фонтан. Колонну, увенчанную тюрбаном, с четырех сторон украшали сверкающие зелеными и синими переливами бараньи головы. Из пастей вытекала вода, и Порошкански тут же начал целоваться с овцами.

– Это символ города, – пояснил Эфлисон, указывая на герб с пятью стилизованными церквями на одной из сторон колонны. – Немцы назвали Печ городом пяти церквей. А головы – знаменитая керамика Жолнаи (Zsolnay), местного производства. Колодец вырыт турками и теперь разом соединяет в себе всю печскую символику.

В бистро, на вокзале, они обсуждали, как им быстрее вернуться в Сараево – через Загреб и Риеку, что за гребнем гор у реки, или прежним маршрутом. В итоге решили в Сараево пробираться через Арад и Белград, потому что Эфлисон заметил, что Загреб по расположению и архитектуре похож на Печ.

Кто-кто, а венгры в результате войн последнего столетия лишились до половины своих земель.

– Сейчас наш долг самый большой в Восточной Европе, а после Трианонского мира Венгрия стала граничить с Мадьярией – то есть сама с собой, – горько заметил один венгр-мадьяр. Он же бармен-официант. О былом величии Венгрии вздыхал и водитель попутки. С ним они заехали в Собор, где долго искали «автобоску станцию». Затем из Собора ночью отправились в Белград, прекрасный город, в котором дышится легко даже в жару, а всю ночь ходят городские красные автобусы. На центральной улице Кнеза Михайло кушали лепинью и мясо на гриле, плешку и пушку – блюдо из питы, начиненной фаршем, напоминающее толстые длинные средневековые орудия. Пушечное мясо подавали со сметаной и майонезом, огурчиками, свеклой и прочей зеленью. В зеленом парке Ташмайдан, что раскинулся за величественным собором Святого Марка и русской церквушкой с останками Врангеля, постояли у монумента в честь шестнадцати журналистов, погибших во время авиаудара НАТО. Телецентр власти восстанавливать не стали, то ли в память о том налете, то ли из-за неразорвавшихся бомб. Сербы всю жизнь воевали за свою землю, и от войны к войне мирное безоружное население вырезали, взрывали, расстреливали. Русская церквушка тоже пострадала во время бомбежки, но ее быстро восстановили. Перед тем как покинуть Белград, гуляли по крепости Калемегдан, стоящей на высоком берегу над местом слияния Савы и Дуная. Вот и все путешествие ради целой половины мира.

Ночь была душной. С утра, пока все спали, я принимал душ. И все же нельзя сказать, что я не выспался. Я теперь всегда будут высыпаться. Владеть, по Аристотелю, своим ночным временем. Теперь мне некому варить по утрам кофе, теперь я не раб.

Со вчерашнего дня мы живем в квартире вчетвером – я, Жан, Рауль и Эрик. Но я им кофе не варю – разве что иногда. Чаще же раньше всех встает Жан. Вода приятно щиплет подмышки и спину. Необходимо взбодриться перед утренней пробежкой. Утро не любит несвежих бегунов.

Теперь я тоже бегаю с ребятами. Пытаюсь укрепить свой дух. Да, теперь я воспитываю аристократизм духа. Сплю сколько нужно – хоть девять месяцев, как в утробе матери. С утра наслаждаюсь прохладой мягко текущего времени из душа. Словно рождаюсь заново. Мы ведь вышли из лона вместе с водой. Значит, можно сказать, что море – наша общая мать. Море – символ Большой Женщины.

Утром голова работает четко. Если человек вышел из моря, то куда он стремится потом? Наверное, в круговорот всего, на вершину горы, в центр города. Все самые дикие племена проживают либо в пустыне, либо в степи. Затем они стремятся к центрам цивилизации. Но некоторые поднимаются в горы. Да, слабые из диких поднимаются в горы, потому что уже не могут жить в хаосе. Вода стекает по голове, плечам, пытается лизнуть пятки.

И всё возвращается на круги свои, в море. Круговорот. Племена приходят и уходят, как волны, оставляя на камнях следы – тайные знаки. Дно моей ванны всё испещрено такими знаками. А слив вдруг напомнил мне сосок Александры. Как это ни жутко звучит.

Хотя, возможно, это кощунство – моё неверие в тайные знаки. Все тайные знаки – домыслы людей. Или татуировки людей. Ведь что нам остается – только воспитывать аристократизм духа: царапать на стенах бедренной костью любимой: “Смерть”, “Месть”. Ведь я тоже любил свою жену, однако у меня на груди нет никаких знаков. Зато грудь полна стихов. Нормальный стоицизм. Всё остальное позор.

Неожиданно родился каламбур – что не узор, позор.

– Надо?!

– Гол!

– Надо, надо?!

– Гол! Гол!

– Надо, надо, надо?!

– Гол! Гол! Гол!

Это утренняя кричалка. Так Жан будит всю роту (трио-квартет-дуэт в зависимости от боевой готовности). Яростные звуки готовых к бою гулким эхом отдаются в пещере ванной. В сущности, люди не меняются.

Побежали трусцой, как четыре гадких утенка. Под ногами реклама фитнес-центра, призывающего строить могучие тела.

Любви уж нет, остались фитнес-центры.

– Адвокат не тренер, – неожиданно заявил на ходу Рауль, – пока он у руля сборной, ничего хорошего не будет.

– Конечно, не тренер, – согласился Эрик. Они нашли друг друга.

– Что, он во всей стране не может найти десяти ребят, которые быстро бегают и на ходу соображают?!

– Четверо уже есть, – улыбнулся Жан.

Мы бежали за Жаном, всё дальше и дальше от дому и фитнес-центра. В итоге убежали так далеко, что назад пришлось возвращаться на вьючном транспорте. Выбились из сил, хоть под землю провались.

В метро Жан закинул ногу на ногу. Деловой.

Еле доплелись. Сели в самый хвост, как раз напротив милой девушки с хвостиками. Спустя четыре минуты, что разделяют станции, настала наша очередь любоваться женщинами. Перевели дух, подняли глаза.

Впрочем, к девушке уже подошел выпивший паренек. В расстегнутой джинсовой рубашке на голое тело. Сам длинный, рыжий, шевелюра с похмелья. В общем, рыжий скелет.

– Хочу познакомиться. Саша!

Они о чем-то беседовали, парень размахивал руками, мы только улыбались.

– Ну, ладно, Саша, пока! Может, когда-нибудь увидимся…

– Конечно, увидимся, – сказал Саша, – у меня же твой номер телефона есть.

– А как твоя фамилия?

– Наивный.

Девушка в последний момент выскочила, рыжий остался сидеть напротив нас, опустив шевелюру и хитрые глаза в ладони. Пьяный обморок.

На следующей станции, стоило из динамика прозвучать красивому грудному женскому голосу: станция «Утренняя», – он очнулся и, шатаясь, перешел в другой вагон. Там сел напротив молодой эффектной женщины с маленьким ребенком. Мы это видели в окно.

Еще через станцию против нас села девушка. Красавица. Возвышенная красавица. Хотя не так, как Александра. Длинные волосы и глаза. Ноги на каблуках. Перекинула одну ляжку через другую.