Точка Омега - Евгений Шкловский Страница 68

Ах, чечёточка, стук-перестук каблучков по паркету, искусство ритмичного взбивания пыли… По-иностранному «степ». Не исключено, что отчасти именно с ее помощью Вадиму удалось покорить сердце Оксаны.

Нет, пожалуй, другого вида танца, способного лучше передать страсть, даже лезгинка с ее азартным «опа-опа» и почти балетным хождением на пуантах с ней не сравнится. В чечётке есть благородная сдержанность, есть наивность и прямота высокого искусства и вместе с тем ирония. Этим умением Вадим обязан отцу, который отбивал ее не хуже любого профессионала, хотя и был обыкновенным инженером. Впрочем, нет, именно необыкновенным, раз умел выкаблучивать такое. Мысок-пяточка-мысок-мысок-пяточка, правая нога обходит левую, легко обходит, пружинкой отскакивает от нее, туки-туки-туки-тук, теперь правая, они, как два молоденьких задорных петушка, форсят друг перед дружкой, играют, кокетничают, состязаются в ловкости и изяществе движений.

«Работай, работай, не останавливайся!» – подбадривал отец.

«Не останавливайся!» – звучало в сознании Вадима как рефрен, даже когда он занимался совсем другими делами.

Он восхищался отцом или хотел им восхищаться, а может, это пришло к нему, когда того не стало. Отец и себе говорил то же самое, когда после инсульта все еще надеялся настолько восстановиться, чтобы отбить любимую чечётку. Каждый день он мучил свои полупарализованные левую руку и ногу, нагружал их, сгибал, массировал, короче, не давал себе послабления. И частично добился-таки своего —и ходил довольно уверенно, без трости, и кое-что мог делать даже левой рукой, хотя, конечно, не так, как прежде. Но чечётку отбить ему, увы, так и не удалось. На лице отца, когда он делал лечебную гимнастику, появлялось выражение почти детского упрямства: мы еще повоюем!

Удивляло это поколение, прошедшее через огонь и воду, – такое жизнелюбие! Такая жизнестойкость! И это несмотря на годы репрессий и страха, несмотря на потери, невзгоды, болячки, которые буквально преследовали их по пятам. Тем не менее умудрялись жить так полно, как мало кто: театры, музеи, выставки, концерты, путешествия по городам и весям… А еще и дачный участок, который вместе с матерью сами превратили из дикого куска леса в цветущий сад-огород с яблонями, сливами, кустами малины, крыжовника, смородины, не говоря уже про цветы… А гости, много гостей… А обильные, пусть и не блещущие яствами застолья, заканчивавшиеся задушевным дружным пением и изредка даже танцами. «Мне слышны в саду даже шорохи…»

Нет, за ними было не угнаться.

Как же отец отбивал чечётку – песня! Заветной мечтой Вадима было если не перещеголять его, то хотя бы откаблучить с ним что-нибудь эдакое в паре, сымпровизировать вдруг, ни с того ни с сего, наудачу.

Не случилось.

Зато однажды в парке Сокольники… Стоял довольно прохладный ветреный майский день, они с Оксаной прогуливались по парку и внезапно заметили, как на сбитой из грубых досок, окрашенной в охру сцене двое юнцов скинули куртки, переобулись в вытащенные из рюкзачков специальные туфли с металлическими набойками (как там они у них называются?) и, оставшись в светлых легких рубашонках, начали репетировать.

Запела-заиграла под дробными фиоритурами их каблучков сцена. Мысок-пяточка-мысок-мысок-пяточка – не уследить… Э-эх! Они то сходились плечами, то расходились, то один вступал, то другой, еще, еще… Задорные улыбочки на раскрасневшихся лицах. Переглянулись, щелкнули каблучками по полу, пошли – рядышком, плечом к плечу, в унисон, трам-там-там-там-таррарам, рассыпчато, звонко, залихватски. И так зажигательно, так зазывно, что Вадим, завороженно следивший за ними и ощущавший легкое покалывание в ступнях, не выдержал. Оставив ничего не подозревавшую Оксану, он стал пробираться сквозь уже собравшуюся на бесплатное шоу толпу.

Что на него тогда нашло? И обувь не слишком подходящая, на мягкой резиновой подошве, и сердце замирало от страха опростоволоситься, однако нет, не мог остановиться – такая самозабвенная радость, такой еле сдерживаемый азарт бурлили в этих юных танцорах… Наверно, в тот момент он был похож на футболиста, вышедшего к кромке поля для замены и переминающегося от нетерпения в ожидании разрешающего свистка судьи.

Первоначальное удивление в глазах парней быстро сменилось веселым огоньком. Вадима они приняли почти сразу, после первой же его подтанцовки, однако не все было так уж просто. Они импровизировали, перекликаясь каблучками и движениями тела, приветливо, почти ласково поглядывали друг на друга, но темп наращивали с каждой минутой, только успевай. Ну-ну, поглядим, на что ты способен, давай, еще, ага, а вот так? Ничего, молодцом! А теперь вот так…

Это был настоящий поединок, может, не совсем корректный, поскольку парнишек все-таки двое и они уже давно станцевались, так что могли поддержать друг друга, слукавить, перепасоваться, перевести дух. А Вадима, забывшего про свою нелюбовь к состязаниям, несло. Не мог он уступить им, не должен был!

Эх, видел бы его отец! Ведь в какое-то мгновение, выцокивая очередную партию, Вадим вдруг понял, для кого старается. Впрочем, не совсем так. Старался он и для Оксаны, наслаждаясь ее удивлением. Она протиснулась поближе к помосту, и он видел ее немного озадаченное, улыбающееся лицо. Он был голубком, кружащим вокруг голубицы, павлином, распустившим веером пышный разноцветный хвост.

Наверно, зрелище было хоть куда, народ расчухал ситуацию и теперь, казалось, болел за Вадима. Во всяком случае, ему так хотелось думать: ведь он был одним из них, из толпы, отважившимся вступить на чужую территорию, бросить вызов почти профессионалам, даже если они и не были еще таковыми в полном смысле.

И все-таки в первую очередь он отбивал чечёточку для отца. Можно сказать, сдавал экзамен, который до сих пор не был выдержан – потому ли, что не представилась возможность, потому ли, что сам еще не был готов. А теперь все сошлось. И он отчетливо слышал отцовский голос: «Не останавливайся!»

Отец благословлял его.

В итоге довольны остались все: и парни, и сам Вадим. Взмыленные танцоры с чувством обменялись крепкими рукопожатиями. Что ж, он выдержал испытание, сдал экзамен. Под аплодисменты зрителей, с все еще бешено колотящимся сердцем, запыхавшийся Вадим спустился со сцены к Оксане.

– Ну ты даешь! – Она покачала головой. – Вот уж не ожидала. Откуда это у тебя?

– Потом расскажу. – Вадим взял ее за руку, и они пошли дальше в парк, провожаемые одобрительными взглядами собравшихся.

– Ты мог бы быть артистом, – сказала Оксана.

– Ну-ну… – с сомнением покачал головой Вадим. – А вот отец хотел стать артистом, даже играл в юности в студенческом театре. – И он рассказал ей, кому обязан.

Кстати, потом чечётка не раз выручала в семейной жизни. Если вдруг что-то не ладилось и явно клонилось к ссоре, Вадим медленно, будто случайно, словно застоявшийся конек, начинал перебирать ногами, ритмично постукивал по паркету, постепенно убыстряя и убыстряя темп. В домашних шлепанцах, конечно, пародия, а все равно помогало. Да и сладко напоминало о том соловьином майском дне в Сокольниках.