Небесный Стокгольм - Олег Нестеров Страница 69

Де Голль срочно уехал в ФРГ, говорили – договариваться с французскими военными, которые там дислоцировались.

Вообще, его не очень-то любили. В Европе, по опросу англичан, в числе главных преступников XX века он держал твердое второе место, уступая лишь Гитлеру и сильно выигрывая у Сталина. Да и во Франции у него было достаточно врагов, он достал из-под сукна закон 80-летней давности, по которому за критику президента, устную или письменную, легко можно было получить до трех лет тюрьмы.

Сам он был твердо уверен, что все происходящее – международный заговор. Только никак не мог определиться, кто его финансирует – ЦРУ или Израиль.

В зарубежных изданиях все происходящее в мире объяснялось примерно одинаково – первобытным нигилизмом. Писали, что у современной молодежи есть только одна цель – разрушение.

Никто не мог припомнить ни одного периода в истории, когда расхождения между поколениями достигало такой силы.

Пришел момент – это было сразу после майских, – когда Петя смог наконец сказать себе: да, я в солнечном сплетении, я на потоках, я в нулевой точке. Случилось это неожиданно, вдруг пришли мысли удивительной точности и силы. Неведомой для Пети концентрации, как будто бы все, чем он мог заниматься в ближайшие десять лет, ну или хотя бы пять, случилось сразу. Как снег на голову.

Что было тоже очень важно – эти мысли пришли не через агентурные потоки, человек, их выразивший, обращался напрямую к власти, к советским гражданам и просто к людям доброй воли всей земли.

Это была статья в самиздате, машинописная копия появилась в отделе через агентурную сеть, но это было уже не так важно.

Автор сразу определял дискуссионный характер своей работы и предлагал все это открыто обсуждать, сам называя ряд ее моментов спорными.

Его фамилия Пете была знакома, А. Д. Сахаров, он был в числе «двух тысяч». Ученый, работавший в научно-технической сфере.

Что для Пети еще было очень важно – по сути дела эта статья была про Небесный Стокгольм. Как-то в последнее время этот призрачный город исчез из Петиной жизни, растворился, может, из-за Кириных суждений, может, из-за Нового Арбата. Но тут выходило, что именно Небесный Стокгольм является для человечества единственным выходом, иначе его ждет гибель.

В статье Сахаров выдвинул два тезиса. Первый был о разобщенности, которая неотвратимо вела к термоядерной войне. Тут автор очень подробно и профессионально описал, что современный трехмегатонный заряд стоит копейки, количество этих зарядов в ближайшее время достигнет невероятного числа, можно будет запросто, причем несколько раз, уничтожить все живое на земле. И подчеркнул неотвратимость массированного ракетного нападения.

Разобщенность вела к неизбежному голоду в слаборазвитых странах, он называл даже примерную дату трагедии: 80-е годы. Предлагал ввести 20-процентный налог на развитые страны, чтобы те подтягивали бедных.

В конце концов разобщенность вела к оглуплению человечества: на Западе – от влияния массовой культуры, у нас – от бюрократического догматизма.

Сахаров назвал любое действие, увеличивающее эту разобщенность, безумием, а любую проповедь о несовместимости мировых идеологий или наций – преступлением.

* * *

Второй тезис был об интеллектуальной свободе, потеря которой вообще лишала смысла человеческую жизнь, и, по мнению Сахарова, именно интеллектуальная свобода была ключом к перестройке всей государственной системы в интересах человечества.

Для начала это была свобода получения и распространения информации, как в международном масштабе – доступ к зарубежной печати и туризм, – так и внутри страны. Знать себя самих, не жалеть денег на всяческие социологические и экономические исследования, причем не бояться программ, которые выходят из-под государственного контроля, иначе можно поддаться соблазну избегать неприятных тем.

По сути это было тем, чем занималась «пятерка». Вопрос был только в том, куда уходили эти данные и как ими пользовались. По крайней мере, общественным достоянием это не становилось. Возникал вопрос – почему? Знать себя – вполне логично и оправданно для любого народа в любой стране.

Интеллектуальная свобода была, по мнению Сахарова, немыслима без свободы непредвзятого и бесстрашного обсуждения, свободы от давления авторитетов и предрассудков.

Эта тройная свобода мысли сразу подвергалась тройной угрозе: опиуму массовой культуры, трусливой и эгоистической мещанской идеологии и догматизму бюрократической олигархии с ее излюбленным оружием – идеологической цензурой. Тут автор сразу предлагал принять закон о печати и информации, положение дел с цензурой в СССР зашло в такие дебри, что просто либеральные постановления ничем помочь уже не могли. Нужно было ясно и навсегда прописать, что можно, а что нельзя.

В части, которую Сахаров назвал «Основой надежды», он задавал простой и справедливый вопрос: сравнивая капитализм и социализм, о чем сразу будут думать люди, оценивая привлекательность социализма? О человеческой солидарности, которая пришла на смену тезису «человек человеку волк»? О нравственной привлекательности труда? Или об ограничении интеллектуальной свободы и фашизмоподобных режимах культа личности?

Сахаров сравнивал в первую очередь нравственные факторы, по остальному – уровню жизни, развитию производительных сил и прочему – между капитализмом и социализмом, по его мнению, устанавливалась вроде бы как ничья.

На вопрос «Кто сильнее?» он отвечал, приводя пример с двумя лыжниками.

«…В начале соревнований один из них, в полосатой майке, находился на много километров впереди, но сейчас лыжник в красной майке вплотную приблизился к лидеру. Что можно сказать об их сравнительной силе? Не очень много, ведь бег двух лыжников происходит в разных условиях: «полосатый» прокладывает лыжню, а «красный» – нет (читатель понимает, что эта лыжня символизирует то бремя технического и организационного риска разработочных издержек, которое ложится на страну, лидирующую в технике). Можно лишь утверждать, что исключено очень большое различие в силе двух лыжников, и ничего кроме».

Сахаров объяснял изначальное отставание не следствием социалистического пути, а трагической случайностью, войной и залечиванием ран.

Назвал плюсы: по его мнению, это были природные ресурсы и эффект лыжни – мы вовсю пользовались проверенными находками и решениями.

Определил и минусы – в первую очередь усталость народа от всего пережитого. Ну и, конечно, заметил, что, догоняя в одном, что перестало уже быть приоритетным в США, например в черной металлургии, мы безнадежно отстаем в другом и в ближайшие десятилетия точно не приблизимся. А это было как раз все самое новое: автоматика, вычислительные машины, нефтехимия, вообще – передовые технологии и исследования.

В итоге, оценивая «кто кого», он выводил осторожную формулировку: с одной стороны, доказана жизнеспособность социалистического пути; с другой – нет основания утверждать, что капиталистический способ производства тупиковый, худший и ведет к обнищанию масс. А если развитие при капитализме продолжается, не стоит ждать, что он в отчаянии и безысходности, как загнанный в угол зверь, набросится на нас с какими-то военными авантюрами. Зачем ему это? Все это и является основой мирного существования, и, как следствие этого, мы должны взять курс на длительное сближение.