Правда жизни - Грэм Джойс Страница 7

– Аркитехтором, – повторила Олив. – Это же здорово!

– Аркитехтором, – в восхищении подалась вперед Кэсси. – Ты только представь себе, Бити, выйдешь за аркитехтора!

В повисшем молчании слышно было, как Бернард перестал жевать лист салата. Марта пришла ему на помощь.

– Кэсси, дурочка, он не свататься пришел, а на ужин. Еще свеклы, Бернард?

Но не тут-то было.

– Какая там свекла, мама, он и так весь красный, – сказала Юна.

Кэсси расхохоталась, как гиена, а за ней и все остальные – все, кроме Бити, которая пробормотала сквозь зубы:

– Боже! – Но никто ее не услышал.

Они смеялись все безудержнее – от этого могло даже стать немного не по себе. Бернард только улыбался во весь рот и переводил взгляд то на одну, то на другую из шестерых смеющихся сестер. А Марта, широко разведя руки в стороны, как бы говорила ему: «Ну, видишь, что тебя ждет?» Бернард достал носовой платок и вытер лоб, теперь уже и сам посмеиваясь. А Марта думала: «Да-да, готовься».

Со стола убрали, скатерть свернули. Может быть почувствовав, что Марта про себя уже вынесла вердикт, все сестры без слов, решительно, словно соблюдая какой-то обряд, засобирались. Бити улыбнулась Бернарду, и Бернард улыбнулся ей в ответ – он понял, что это самая подходящая минута, чтобы уйти. Но когда она помогала ему надеть куртку, а сестры торопливо убирали посуду, случилось нечто неожиданное.

– С удовольствием попил с вами чаю, миссис Вайн, – сказал Бернард. Он держался с некоторой церемонностью, как политик на собрании. – Жаль, что я так и не познакомился с господином, который сидит в зале.

Все сестры разом замерли и уставились на него. – Полагаю, это мистер Вайн, – продолжал Бернард, стряхивая с плеч перхоть – спасу от нее нет.

Они молчали, пока Марта наконец не сказала:

– Из мистера Вайна слово вытянуть – потрудиться надо.

– Ну, когда я вошел, он помахал мне рукой.

– Правда?

– Полагаю, это и был мистер Вайн?

От пронзительного взгляда Марты Бернарда пробрала дрожь.

– Ты видишь! – вскрикнула Кэсси. – Видишь!

Она бросилась к Бернарду, взяла его за руку и крепко поцеловала в губы.

Бити оттащила его от сестры к двери.

– Бернард, идем, на автобус опоздаешь! – Ей даже пришлось повысить голос. Он застыл как загипнотизированный. – Бернард!

Она вытолкала его за дверь, а Марта и шесть дочерей остались. Они прибрались, вымыли и вытерли посуду, подмели пол, поставили стулья куда положено и ушли, ни словом не обмолвясь о происшедшем. Они на эти темы никогда не говорили. Не принято у них было.

Только Юна заметила, вытирая кухонный стол:

– А ведь так хорошо все шло…

– А говорили, жить лучше станет. – Кэсси поморщилась: малыш Фрэнк потянул ее за сосок. – Все ведь уже кончилось. Обещали – рыбий жир у нас будет, апельсиновый сок – ну и где это все?

Марта, сгорбившись, чистила над раковиной морковь.

– Захотят, еще лет десять продержат нас на голодном пайке. Может, еще и хуже будет, пока лучшей жизни дождемся.

– Мам, когда Уильям приедет, нужно будет на стол накрыть. Как ты думаешь, может, он еще одну двоюродную сестричку или братика Фрэнку сделает? Как Джой, когда из Дюнкерка приезжал.

– Дурочка ты, Кэсси. Откуда мне знать?

– Ай! Фрэнки! Мам, у меня соски потрескались и болят! Наверное, пора начинать кормить из бутылочки.

– Я так легко вас не бросала. А вас семеро. Мне надо было железные груди иметь. Да еще мастит – от близняшек-то. Никогда кормить не бросала. Груди для этого Бог и создал, а не для того, чтоб парни на танцульках глаза таращили, как вы, наверно, думаете.

– Мам, а этот Бернард у меня груди разглядывал. Глаз оторвать не мог.

– Так они ведь – самое большое, что у тебя есть. Сама-то малявка.

– А я бы не прочь, чтоб он меня полапал.

– Бесстыдница ты, Кэсси, бесстыдница.

– Не, мам. Я на это не пойду! С Битиным парнем – никогда! С мужиком моей милой сестренки – ни за что, ты же знаешь. Но ведь как приятно – идешь по улице и знаешь: можешь выбрать кого хочешь – любого, только подмигни да пальцем помани, и он пойдет за тобой. Их так легко цеплять. Такую власть в себе чувствуешь!

Марта обернулась и ножом, которым чистила морковку, ткнула в сторону Фрэнка:

– И вот что из этого выходит.

– А разве оно того не стоит, мам? Я люблю моего крошку Фрэнка. Он особенный. Ты ведь это знаешь, мам?

– Кэсси, у тебя не все дома. С соображалкой у тебя плохо. Чудная ты.

– Семья у нас чудная, мам.

Семья и в самом деле была чудная – начиная с Марты и ее гостей-призраков. Затем старшая дочь Аида, которая вышла замуж за человека, похожего, по общему мнению, на ходячий труп. Затем близнецы – старые девы Эвелин и Ина, столпы спири-туалистской церкви, они постоянно устраивали и протоколировали сеансы медиумов, людей с особыми способностями, ясновидящих, гадалок и прорицателей. Потом Олив, которая плачет по поводу и без повода, и Юна, из которой слезу не выжмешь, да Бити, с кулаками встающая на защиту какой-нибудь умной идеи, да Кэсси, которая в толк не могла взять, как это у людей нет крыльев и они не умеют летать.

У Бернарда и всех других мужчин, привлеченных чарами девиц Вайн, были основания призадуматься, прежде чем совершить решительный шаг. Потому что, женившись, они действительно попадали в странную компанию. Правда, Марта такие разговоры пресекала. Все семьи странные, утверждала она, просто некоторые чуднее других. Если хорошенько приглядеться, у всех свои загадочные истории, сумасшедшие тетки на чердаках и скелеты в подвалах. Нет семей без причуд. Но хоть она так и говорила, все девушки Вайн чувствовали, что в их семье есть что-то не вписывающееся ни в какие рамки – совсем не так, как у безмятежных Джексонов, что живут на той стороне улицы, или у тихой соседской семьи Карпентеров. То есть так было до войны.

Война всех выбила из колеи, и Вайны на общем фоне долго казались обычными людьми, чуть ли не нормальнее других. Но теперь, когда в небесах снова воцарялся мир и тени войны отступили, причуды и странности этой семьи начинали снова бросаться в глаза.

И следовало признать, что чуднее и страннее всех была Кэсси.

– Жалко, что ты не знаешь ни фамилии его, ни номера жетона, – сказала Марта, имея в виду отца Фрэнка.

Кэсси зачала после того, как одним душистым августовским вечером сходила на танцы, устроенные для американских солдат, отправлявшихся на фронт помогать Третьей армии генерала Паттона [2]наступать на Париж.