Евангелие от Сына Божия - Норман Мейлер Страница 7

Он спросил:

— Ты знаешь, какой смертью умер пророк Исайя?

Я промолчал. И вынужден был выслушать такую тираду:

— Исайя был убит иудейским королем, язычником Манассией, предшественником Аммона. Манассия был плохим евреем. — Дьявол горестно покачал головой, точно сам был евреем хорошим (а я уверен, что не был!). Затем он назидательно поднял перст и заговорил снова: — Этот Манассия жаж дал уничтожить религию своих отцов и по велел изгнать Исайю из родного дома, с тем чтобы скитался он вечно, а на него охотились, как на дикого зверя. Услышав об указе, Исайя бежал, а солдаты Манассии устремились в погоню. Оказавшись в пустыне, пророк стал искать дерево с большим дуплом, где мог бы стоя уместиться чело век. И нашел — в толстом дубе с гнилой сердцевиной. Там он и притаился. Но по сланцы Манассии обнаружили его убежище, принесли пилу и распилили ствол. Исайя скончался в страшных мучениях. Ты знал об этом?

— Нет, не о такой смерти я слышал. Дьявол засмеялся. У меня же его рассказ

унес больше сил, чем весь мой долгий, многонедельный пост.

Дьявол, однако, и не думал умолкать.

— Тебе не стоит много размышлять над кончиной Исайи. Ты ведь не пророк, а во истину сын. На моей памяти — а я помню немало! — бог ни разу не учинял ничего подобного. И теперь один твой вид наводит меня на самые занятные размышления. Ибо ты, похоже, не повинен ни в едином известном мне грехе.

Он взглянул на меня с явной приязнью. В матово-черных глазах его блеснули искры.

— Ты не голоден? — спросил он заботливо. — Может, хочешь выпить?

И он вытащил из-под полы плаща не замеченный мною прежде кувшин с вином и хорошо прожаренную баранью ногу. Он подошел ко мне почти вплотную, так что ноздри мои втянули винный дух и аромат мяса. Из складок плаща пахнуло и самим дьяволом, его телом вперемешку с какими-то благовониями. Он источал алчность — запах сродни тому, что исходит из отверстия меж ягодиц. Поэтому я отказался от предложенной им пищи, хотя остальные запахи раздразнили мой аппетит, как духовитый дымок из печи, где томится мясо. Он же, видя мою решимость, снова улыбнулся и произнес:

— Ну, разумеется, тебе вовсе не нужна еда. Ты же сын божий и запросто можешь превратить все эти камни в хлеб. А хлеб — достойная еда для ессея. Но что я вижу? Твои одежды в пыли и грязи! И при этом ты — сын божий? Странно. Почему твой отец избрал именно тебя? Кстати, когда будешь беседовать с ним в следующий раз, передай от меня привет. Тебе, верно, и невдомек, а ведь мы с твоим отцом немало беседовали, немало спорили и теперь всегда рады получить весточку друг от друга. При встречах я никогда не упускаю случая сказать ему, что мужчина и женщина действительно венец творения, лучшее из всего живого, что он создал, но я разбираюсь в этом его изделии куда лучше, чем он сам. Кроме того, он насоздавал множество мелких тварей, о которых и ведать не ведает. А я очень даже ведаю. Да и неудивительно. Я ведь был когда-то его слугой, самым преданным и доверенным. Так что прикинь, насколько хорошо он мне знаком.

Я потрясенно подумал: с дьяволом не страшно, с ним хорошо и покойно. А еще я вдруг понял, каково живется грешникам. Даже ощутил вкус вина, которое они пьют в жалкой таверне. Все лишения долгого поста позабылись, и конечности мои враз окрепли, точно на них пролился целительный бальзам. Я понял, что способен говорить с дьяволом, что мы найдем общий язык. Пусть от запаха, источаемого им, становится не по себе, но он снисходителен к желаниям, которые я прежде не смел допустить до своего сердца.

В то же время, при всем доверии к гостю, я не мог согласиться, что Господь, Владыка мира, знает о своем творении меньше, чем дьявол.

— Это невозможно! — воскликнул я. — Он всемогущ. Пред Ним склоняются небеса и земля, звезды и солнце. Пред Ним, а не пред тобой.

Сатана фыркнул, точно конь. Похоже, узда не пришлась бы ему по нраву.

— Твой отец, — молвил дьявол, — всего лишь бог, один среди многих. Не забывай, какому множеству божеств поклоняются римляне. По-твоему, их боги не достойны уважения? А твой отец, кстати, даже не может справиться со своим народом, с еврея ми, хотя живут они кучно и многие признают его единственным и неповторимым. Ты бы лучше задумался: не слишком ли часто и надолго он впадает в гнев? Пристало ли это великому богу? Ведь он, когда разъярится, забывает об элементарном чувстве меры. И изрыгает слишком много угроз. Не терпит, чтоб ему прекословили. На самом же деле, скажу тебе по секрету, капля непокорности и вкус предательства придают жизни немалую привлекательность. Эти радости отнюдь не зло, а, скорее, обаятельные пороки.

Это не так, — с усилием выговорил я. — Мой Отец — Господь, и Он властен над всеми и всем. — Я говорил, словно жевал мякину.

Он не властен над самим собой, — ответил дьявол.

Только представьте! Дьявол произнес это без малейшего страха!

— Твой отец, — продолжал он, — не вправе требовать от своего народа абсолютного повиновения. Он не понимает, что женщины — существа, отличные от мужчин, и живут по своим законам. На самом деле твой отец не имеет ни малейшего представления о том, что есть женщина. Он ее презирает, а вслед за ним — это делают и его пророки, говорящие, как считается, с его голоса. Да так оно, собственно, и есть. Ведь он никогда и ни за что их не наказывает! Возьмем, к примеру, Исайю. Ну разве не дорог он сердцу отца твоего, когда провозглашает: «За то, что дочери Сиона надменны, и ходят, подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью, и гремят цепочками на ногах, оголит Господь темя дочерей Сиона, и обнажит Господь срамоту их». Срамоту их, — смачно повторил дьявол. И снова продолжал словами Исайи: — «Отнимет Господь красивые браслеты и ожерелья, цепочки на ногах и серьги, и перстни, и кольца в носу, верхнюю одежду и нижнюю, и платки, и покрывала. И будет вместо благовония зловоние, и вместо подвязки будет веревка, вместо завитых волос плешь, и вместо красоты клеймо».

Отец говорит обо всем народе Сиона, — возразил я. — Так нас учили.

А вот и неверно, — сказал дьявол. — Он притворяется, будто говорит обо всех. На самом деле женщин он попросту унижает. Зато самые грозные проклятия он приберегает для мужчин. И, обращаясь к на роду, обращается исключительно к мужчинам: «Гнев Господа на все народы, и ярость Его на все воинство их. Он предал их заклятию, отдал их на заклание. И от трупов их поднимется смрад, и горы размокнут от крови их». Какой гнев! Какая мощь! Его собственные неудачи жгут его сердце. Разве может он допустить, что он не всемогущ? Нет! У него не хватает духу признать поражение. Он не в силах сказать: да, я про играл, но мои воины сражались отважно и честно. Нет же, он слишком мстителен. Поэтому Исайя твердит: «И зарастут колючими растениями дворцы, крапивою и репейником — твердыни, и будут они жилищем шакалов, пока сам дух Его не соберет их».

Но когда? — спросил вдруг дьявол. — Когда же прольется на нас Святой Дух? Твой отец прислал тебя для исправления сердец человеческих, а его собственное сердце купается в крови им убиенных. Его любовь ко всему, что он создал, захлебывается в его же проклятиях. Он заходится в приступах ярости, но и они не облегчают терзающей его страсти. А как выдает его речь! Ведь он на самом деле алчет величия и богатств, которые якобы презирает!