Венецианский альбом - Риз Боуэн Страница 7

— Он обещал, что приедет сюда к десяти утра. Смогу я хотя бы сказать ему, что у меня не получится с ним поехать? Заставлять человека ждать зря просто невежливо.

— Это если он действительно явится, — усмехнулась тетя. — Думаю, окажется, что хозяйской лодки у него больше не будет, и это ты прождешь его зря.

— Но хотя бы попробовать-то можно?

— Лучше не надо, — сказала она. — В любом случае я запланировала для нас на завтра Мурано — конечно, если позволит мое самочувствие.

Я поняла, что ее не переспоришь, однако мысль, что Лео будет меня ждать и в конце концов сочтет грубиянкой, была просто невыносима. Наконец выход нашелся. Я вырвала из альбома лист и написала на нем:

Лео, простите меня. Очень жаль, но тетушка взбеленилась и не разрешила мне снова с Вами увидеться. Спасибо Вам за спасение моей жизни. Я этого никогда не забуду. Ваша Джулиет.

Поднявшись на следующее утро, я незаметно выбралась из комнаты и пришпилила записку (в конверте, который лежал в пансионе вместе с остальными канцелярскими принадлежностями; мне пришлось умыкнуть его) к деревянному столбу у канала, предназначенному, чтобы привязывать к нему гондолы.

Тетя Гортензия, похоже, совершенно пришла в себя. Мы позавтракали и наняли лодку, чтобы отправиться на остров Мурано. Всю дорогу я думала, приезжал ли Лео, прочел ли мое письмо и пожалел ли, что все так вышло. Наблюдать за стеклодувами в Мурано было довольно интересно, хоть и жарко, и мы с тетей вышли из помещения фабрики с пунцовыми лицами.

— Ну, думаю, на сегодня хватит, — сказала тетя Го, подталкивая меня к поджидающей моторке.

Мне хотелось заглянуть в здешний магазин и, может быть, купить изысканные бусы местного производства, но тетушка объявила здешние цены непомерными и сказала, что лучше посетить лавку возле моста Риальто, где можно поторговаться.

На обратном пути мы поравнялись с островом под названием Сан-Микеле.

— Экко Сан-Микеле! — провозгласила тетя Гортензия, стоило нам приблизиться к нему.

— Мы тут тоже сойдем? — поинтересовалась я.

— Боже, нет. Это кладбище.

Когда лодка подошла еще ближе, я разглядела, что весь остров будто состоит из белых мраморных надгробий: одни походили на маленькие домики, другие были увенчаны ангелами. Я подумала, что, наверно, это хорошее место для вечного упокоения.

— Теперь-то ты понимаешь, почему я всегда останавливаюсь в этом пансионе, — сказала тетя, когда мы наконец вернулись с прогулки и нам в сад принесли по стакану лимонада из свежевыжатого сока. — Это так цивилизованно — сидеть в тени и восстанавливать силы.

Потом она отправилась немного отдохнуть, а я проскользнула туда, где оставила записку, и почувствовала облегчение, обнаружив, что ее нет. Значит, теперь Лео хотя бы знает, что я не наплевала на его приглашение. Но тут на меня со страшной силой навалилось осознание того, что я больше никогда его не увижу. Не увижу, как сверкают его глаза, как светлеет его лицо, когда он смеется. И это оказалось почти невыносимо.

После того, как тетушка восстановила силы, мы вновь отправились на прогулку — шаг за шагом преодолели мост Академия (все пятьдесят две ступени вверх и пятьдесят вниз) и посетили академию.

— В этой академии учат тому же, чему ты начнешь учиться с сентября. А еще тут просто великолепное собрание картин, — объяснила тетя.

Я осмотрелась по сторонам в надежде хоть одним глазком увидеть какого-нибудь студента, но тетя прошествовала прямиком ко входу в музей. Как и во Дворце дожей, я была ошеломлена размером и великолепием картин: куда ни глянь, сплошь девственницы, святые мученики и папы во время коронации. Втайне я уверилась, что современное искусство на биеннале понравилось бы мне больше, и невольно восхитилась стойкостью тети Го. Она шагала вперед, беспрерывно восторгаясь и комментируя каждое полотно.

Потом мы отправились к мосту Риальто и расположенному возле него рынку. Тетушка позволила мне немного порисовать, пока она пила кофе в кафе у Гранд-канала. Мне понравилось делать наброски рынка, его прилавков с фруктами и овощами, женщин в длинных крестьянских юбках, бравых черноусых мужчин. Рыбный рынок не заворожил меня до такой степени: из-за слишком сильного запаха задерживаться там вовсе не хотелось. Я вернулась к тете Го, и она предложила мне джелато, замечательное итальянское мороженое с новым для меня вкусом — фисташковое и страччателла. К нему подавали вкуснейшие вафли.

Тетя Го была одной из невероятно стойких викторианских дам. Когда мы возвращались в пансион, она не выказывала никаких признаков усталости. Я предложила ей воспользоваться услугами вапоретто, изрядно утомившись к тому времени, но она заявила, что в водных трамвайчиках слишком много народу, а ей совершенно не улыбается перспектива оказаться прижатой к какому-нибудь итальянцу.

— Понимаешь, они щиплют дам за мягкое место, — в ужасе шепнула она мне.

Я постаралась не улыбнуться.

Наконец мы добрались до пансиона и переоделись к ужину. Тетя Го пожелала чего-нибудь такого, что не вызовет расстройства ее деликатного желудка, поэтому мы ели грибное ризотто. Оно оказалось довольно неплохим, как и последовавшее за ним пирожное с кремом, и мне позволено было выпить бокал местного белого вина называемого пино гриджио. Мы посидели, разговаривая с другими постояльцами пансиона — вернее, разговаривала тетушка, а я просто сидела, жалея, что не могу сейчас наслаждаться видами и звуками города — и около десяти отправились с постель.

Тетя Го мгновенно уснула, а я все лежала, прислушиваясь к далекой музыке, и почти задремала, когда услышала, как что-то скребется в ставни. Я встала. Может, это ветер? Но никакого сквозняка не чувствовалось. Потом звук повторился. Я открыла ставню и огляделась.

— Джульетта! Я внизу! — раздался шепот.

И действительно, прямо под моим окном обнаружился Лео со своей лодкой.

— Спускайтесь, — прошептал он, протягивая ко мне руки, — я помогу.

— Но на мне только ночная рубашка, — сообщила я, а мое сердце билось при этом громко-громко.

— Вижу, — усмехнулся он. — Одевайтесь побыстрее.

Не веря в происходящее, я тем не менее натянула одежду и, возясь с пуговицами, то и дело бросала торопливые взгляды на храпящую тетушку. Потом положила в своей кровати диванный валик и подушку так, чтобы они могли сойти за спящего человека, и полезла в окно. Спускаться было далековато, и я заколебалась, но руки Лео тут же снова поднялись, он обхватил меня за талию и перенес в свою лодку.

— А теперь, — сказал он, — поехали.

— Но ставни? — я посмотрела вверх; ставни, действительно, остались полуоткрыты.

Он осторожно встал на борт лодки и закрыл их. Потом оттолкнулся веслом, и мы бесшумно поплыли вдоль берега канала, пока наконец не оказались достаточно далеко, чтобы можно было завести мотор. А потом лодка понеслась в ночь.