Последняя любовь Екатерины Великой - Наталья Павлищева Страница 7

А тут вдруг все нарушено! И к врачу не водили, и опробования не прошел! Было отчего дивиться той же Протасовой… Видно, обиду своей фрейлины поняла Екатерина, положила свою руку на ее:

– Не хочу тебя утруждать, Аннет. И про здоровье уже все известно. Мария Саввишна отобедает с ним, как положено, и ко мне. Захару скажи, чтоб комнаты приготовил, чую, эти голубые глаза надолго меня очаровали.

Обеда с одними только Перекусихиной и Захаром Зотовым тоже не получилось. Увидев, как в малую столовую входит государыня, бедный Ланской, и без того глотавший через силу, чуть не подавился вовсе. Сделав знак, чтобы сидели, императрица с интересом оглядела стол, вздохнула:

– Как у вас тут все вкусно, жаль, больше не могу, не то присоединилась бы. Вы ешьте, Александр Дмитриевич, ешьте, не смотрите на меня, я свой распорядок блюду, который не всем по душе.

Перекусихина мысленно ахнула: «Сколь же приспичило, если даже к столу сама вышла!» – но вслух, конечно, ничего не сказала.

– Господин Ланской, чем вас матушка в детстве потчевала? Небось разносолов полон стол бывал?

– Нет, – помотал головой Александр, – у нас все скромно очень.

– Это хорошо, когда скромно, дурно, если дитя с младых лет к излишествам приучено, тогда из него мало что выйти может. Куда как лучше, если в строгости воспитать. У меня внуки вон в строгости. Сашенька хоть и мал, а многое понимает и умеет. Никакого баловства, все по распорядку и просто.

Мог ли Ланской когда-то надеяться, что его богиня будет, сидя в кресле и наблюдая, как он ест, рассказывать о воспитании великих князей?!

Екатерина, видно, поняла, что сильно смущает молодого человека, а потому, смеясь, вдруг принялась вспоминать, как когда-то Безбородко привлек ее внимание:

– Вообрази, мой друг. Масленица, мне принесли вкусных блинов. Но их так много, что уж не одна я, и Мария Саввишна, и Захарушка, и Алексей Семенович, и Протасова, и даже собачки мои вот-вот лопнут. А оставлять жаль, вкусны больно. Прошу позвать кого-нибудь из секретарей, чтоб помогли доесть да повара похвалили. Отвечают, мол, нет никого, гуляют! И никуда не денешься – Масленая… Наконец, в приемной нашелся один. Кто таков? Хохол.

Ждала увидеть малоросса в широких шароварах и с чуприной, нет, приходит секретарь, что Румянцевым прислан вместе с Завадовским. «Блинов хочешь?» – «Хочу». – «Садись ешь».

А ел как вкусно! Два укуса – и блина нет, еще два – другого! И с семушкой, и с икоркой, и с маслицем – все пошло! У самой, на него глядя, слюнки потекли, хотя и некуда в меня уж было. Но он ел, а я спрашивать стала про закон какой-то, теперь уж не помню какой. Он кусает, глотает, а сам отвечает не задумываясь. И складно так, и толково! Проверила – все верно говорит!

Императрица с удовольствием посмеялась.

– С тех пор сколько раз вызову его к себе для доклада, а сама тарелочку с чем-нибудь поставлю и киваю, мол, не стесняйся, ешь. Он человек молодой, не то что мы, старухи, все как за себя бросит и готов работать. Вот и ты пример с Безбородко бери, а не с меня. Ты молод, чтобы стесняться и манерничать за столом, ешь так, чтобы за ушами трещало, как граф Суворов говорит. Тогда и силы на все будут.

И Перекусихина старалась попотчевать Александра, точно он оголодавший. Бедолага смущался неимоверно, а Мария Саввишна уговаривала:

– Ты на нас и правда не смотри, ты ешь вкусно, чтобы, на тебя глядя, аппетит проснулся. Государыня это любит, молодой человек во всем должен удовольствие иметь, не только от ночных занятий.

Ланской покрывался краской и старался поскорее прожевать предложенное. Он был в сказке или во сне, императрица звала его своим другом и непринужденно смеялась. Александр даже попытался себя ущипнуть, чтобы проснуться, но сон продолжался.

Он продолжился и в спальне.

Разбуженное ласками «наставниц», молодое тело Александра откликнулось на зов императорской плоти, и он постарался выкинуть из головы, что в его руках та самая богиня, о которой столько мечтал. Помогла Мария Саввишна, перед тем как проводить парня в спальню, успела шепнуть:

– Ты не думай о том, что перед тобой государыня! Она женщина весьма горячая, вот женщине-то и угоди!

Угодил, жаркое, страстное тело Екатерины оказалось столь жадным до ласк, а истосковавшийся за последние дни Александр так ненасытен, что опомнились лишь к утру. Он действительно забыл, что находится в спальне императрицы, кого сжимает в своих руках, чье тело заставляет подчиняться ритму своей страсти. Хорошо, что забыл, иначе такое воспоминание заставило бы остановиться, а делать этого было категорически нельзя, Екатерина уже отдалась потоку плотской радости целиком, получая невыразимое удовольствие от близости с молодым человеком. Такого любовника у нее еще не было! Его молодое тело требовало еще и еще, а она не возражала, напротив, радостно принимала эти требования, с трудом сдерживая рвущийся из глубин крик восторга. Но не стонать не могла, и эти сладострастные стоны все же слышали из-за двери Перекусихина и Захар, стараясь делать вид, что временно оглохли. Ай да мальчик…

Наставницы от Потемкина две ночи старались не зря, кое-что Ланской умел, хотя и оставался весьма неопытен, что тоже доставило удовольствие государыне, возможность образовать фаворита как любовника под себя ее весьма устраивала. Екатерина, не смущаясь, диктовала свои условия, но при этом отдавалась его рукам и телу. Перевернулась на живот… Он крепко держал ее полные бедра, стискивал грудь, усиливая и без того жгучее желание, наваливался всем телом… И она с восторгом подчинялась этому почти животному диктату, рвалась навстречу, сладострастно вздрагивая. Екатерина немолода, перешагнула свой полусотенный рубеж, но только перешагнула. Тело полновато, прежней резвости нет, но и вялости тоже, она еще чувствовала себя молодой и желанной, ждала горячих объятий и обладания и в этом отношении была неимоверно талантлива и ненасытна. Такой, конечно, только молодой жеребчик и нужен…

– Еще, Саша… Еще!

Наконец, насытившись друг другом, устали оба…

В апреле в Петербурге наступает истинное чудо – белые ночи. До самого июля по ночам светло. Солнце заходит, но тьма не наступает, скорее вечерние сумерки сразу сменяются рассветной пеленой. Медлительную Неву и все вокруг окутывает какая-то синеватая дымка, из нее видны лишь шпиль Петропавловской крепости и Адмиралтейская игла, смутными очертаниями выступают стены зданий по берегам реки, слышен тихий плеск воды. Но уже через пару часов снова светло… А в мае ночная мгла и вовсе исчезает, словно природа забывает про ночь. Красота…

Первое время приезжие дивятся, смущаются и спать на свету не могут, все кажется, что еще рано. И Ланской тоже не сразу привык, но теперь спал и в белые ночи, как младенец.

Но только не ныне, когда опомнился, обнаружил, что лежит в одной постели со своей богиней, а ее голова уютно устроилась на его плече и под ухом раздается то самое легкое похрапывание, о котором предупреждала Перекусихина. Ланской замер, боясь даже дыханием спугнуть сон царственной любовницы. Он хорошо помнил, что должен встать и незаметно выйти, чтобы его проводили прочь. Но как встанешь, не потревожив? И Александр лежал, стараясь дышать через раз и ненароком не заснуть.