Мелодия встреч и разлук - Лариса Райт Страница 7

Взрослые люди, всем интересующиеся и по-соседски вникающие во все детали чужой жизни, смакующие по кухням подробности любовных историй, отвратительных сцен и пустых, мелочных ссор и считающие себя при этом единой большой семьей, не забывая лишний раз напоминать друг другу об этом, легко отказываются от одного из своих ближних, оставляя его один на один с произошедшим несчастьем. А маленькая, невзрачная девочка, тратящая впустую свои лучшие годы на совершенно нелепую для нее заводскую работу, провозгласившая смыслом жизни наиглупейшую войну с собственной матерью, неожиданно для меня превратила эти свойственные многим проявления юношеского максимализма в положительные стороны характера. Работа оказалась действительно необходимой, война, как мне видится, вскоре окончится полной и безоговорочной капитуляцией противника, а девочка эта, которую я уже и не считаю себя вправе так называть, взвалила на свои плечи заботу о маленькой девочке, парализованной женщине и, по-моему, еще об одном человеке (об этом как-нибудь в другой раз). И сделала она это так легко, непринужденно, нисколько не выставляя напоказ свой действительно благородный поступок, что всем нам остается лишь молча восхищаться и признавать, что мы и мизинца ее не стоим. Хотя что я говорю? Не думаю, что все эти хождения по инстанциям, разговоры с чиновниками, оформление опекунства, бюрократическая возня дались моей героине просто. А между тем, моя дорогая, ей всего девятнадцать. Могли ли мы с тобой в таком возрасте мечтать о подобной силе духа?

Целую тебя, моя милая. Я.

— Ты не представляешь, как я жду перераспределения, — Нэнси выпрыгивает за Алиной из автобуса, — осточертело здесь все.

— Правда? Мне казалось, тебе-то как раз нравится вся эта романтика.

Девушки не спеша направляются к своей палатке, после душного дня жара немного спала, можно снять с головы надоевшую, словно приклеенную к ней, бейсболку, а с ног — пыльные, намокшие от пота кроссовки и пройтись по неостывшему до конца, но все же уже не обжигающему песку.

— Все эти лозунги: «Ваш реальный шанс изменить мир! Очевидная помощь людям!» — бред, да и только.

— Разве? — Даже Алина видит очевидную пользу в деятельности Корпуса мира.

— Конечно! Что мы делаем, а? Раздаем воду, резинки и улыбаемся. И зачем, спрашивается, я заканчивала колледж, зачем не спала ночами, учила все эти je suis, tu es, il est [3], зачем ходила на курсы первой помощи? Я хочу реальной работы. Слушай, может, ты меня научишь русскому, а? Потом махнем вместе в твою страну. Там, я слышала, воду раздавать не надо, действуют образовательные программы и…

— И самая необходимая населению Якутии вещь — английский язык.

— Зря ты. Надо думать о том, что дальше. Осталось всего четырнадцать месяцев.

— Всего!

— Да ты не успеешь оглянуться, как…

«Как сдохну, если задержусь здесь еще хотя бы на месяц. Угораздило меня подписать этот злосчастный контракт. Да, я американка, но что с того? Из никому не известной, заурядной москвички превратилась в жительницу Северной Каролины, которую даже не смогу без промедления отыскать на карте США. И в чем теперь мои преимущества? Как превратиться в Жаклин Кеннеди? Где искать молодого сенатора с однозначным будущим президента? Боже! О чем я думаю! Сдались мне все эти сенаторы и президенты. К тому же говорят, будто Джеки действительно любила своего мужа».

— На тебя сегодня большой спрос. — Нэнси неожиданно пихает Алину локтем, возвращая подругу в реальность.

— Что?

— Смотри! Какая-то женщина недалеко от нашей палатки явно ждет кого-то. Я ее не знаю. Ой, да она тебе машет.

Алина замирает. Она деревенеет, или леденеет, или рассыпается на тысячи маленьких осколков. Алина растеряна, опустошена, раздавлена. Она похожа на поезд, в котором кто-то внезапно дернул стоп-кран, и все пассажиры (внутренности, мысли, слова) попадали со своих полок. Алина ошарашена, удивлена, рассержена. Алина не может понять, как и зачем оказалась здесь та, которую меньше всего она хотела бы видеть, слышать и знать. Алина стоит как вкопанная, а нежданная гостья уже подбежала, затормошила, зацеловала, затараторила:

— Не ждала, правда? Я как снег на голову. Ты что, не рада? Расскажи быстренько своей подруге нашу поговорку про татарина. Ладно, можешь не рассказывать. А то всю историю России излагать придется. А я тут жду и жду. Долго же вы, однако, миссионерничаете. Где были? Что видели? Хотя зачем спрашиваю, все равно не запомню. — И она заливисто смеется своим серебристым смехом, встряхивает копной густых, светлых волос, закидывает лебединую шею, которую Алине хочется сжать изо всех сил и держать крепко до тех пор, пока смех не превратится в сдавленные хрипы.

— Что ты здесь делаешь? — К Алине возвращается дар речи.

— Учитывая количество километров, которое я пропахала от Яунде на этой колымаге, — гостья небрежно кивает на стоящий неподалеку заметно поржавевший джип, — я вполне могла бы рассчитывать на более любезный прием.

Она мгновенно переходит на английский и обращается теперь к совершенно оторопевшей Нэнси, которую внезапный сокрушительный поток иностранных слов должен был изрядно остудить в горячем намерении выучить русский язык.

— Вы успели привыкнуть к ужасному характеру Лины? Она практически всегда всем недовольна. Вот сейчас не видела меня больше года, представляете, а стоит хмурая, словно и не скучала вовсе.

«Я не скучала!» — Алина хочет закричать так, чтобы все дикие звери саванны разбежались в поисках укрытия, но она не в состоянии произнести и звука. Ничто не сможет убедить приехавшую, что на свете есть человек, не желающий ее видеть.

— О-у! — Нэнси понимающе кивает. — Вы давно не виделись. Наверное, хотите поговорить. Я пойду посижу с нашими, — она дотрагивается до руки Алины и буквально отдергивает кисть: — Что с тобой? Ты просто горишь! Заболела?

— Все в порядке. Иди.

И Нэнси бредет в направлении длинного тента — местной столовой, по дороге оглядывается, смотрит, как светловолосая красотка уже ощупывает лоб Алины, заглядывает ей в горло, оттягивает нижние веки, обеспокоенно слушает пульс. «Где-то я ее видела. Только где? Не помню». Если бы Нэнси захотела, она, наверное, вспомнила бы, что «один журналист», посетивший лагерь с утра, выронил по дороге к машине какой-то русский журнал, вспомнила бы, что она подняла его и, прежде чем вернуть, взглянула мельком на обложку, а вот с обложки как раз ей и улыбнулась та женщина, что суетилась сейчас вокруг Алины.

— Со мной все в порядке, — в третий раз отчеканивает Алина, отчаявшись умерить пыл посетительницы. — Скажи, зачем ты приехала?

— А ты мне даже пройти не предложишь? — Тонкая ниточка идеально выщипанной брови взлетает вверх изумленной дугой. — Ладно, у меня и времени-то нет проходить. Тебя так долго не было, а мне еще назад добираться бог знает сколько. Завтра летим в Индию, представляешь? Я так давно хотела там побывать. Ой, мне тоже сделали уколы, как тебе. Ну, от всех этих страшных болезней, и все такое. Теперь буду учиться мыть фрукты кипяченой водой, а тебе уж, конечно, не привыкать. Хотя не знаю даже, удастся ли отведать экзотики: график необычайно плотный — Бомбей, Дели, Калькутта, Мадрас, потом две недели в Китае, и домой. И знаешь что, дорогая, мне кажется, тебе тоже пора возвращаться.