Летучий Голландец - Анатолий Кудрявицкий Страница 7

И тут Н. сделал то, чего раньше не делал: снял с себя всю одежду и спустился прямо в воду. Вода оказалась черной и теплой. Н. решил переплыть реку, благо в этих местах она была не слишком широка, он выбрался из-под террасы и теперь плыл в одном направлении, не имея перед собой никаких ориентиров.

«Когда плывешь, есть какая-то цель, – плескались его мысли в такт движениям рук. – Ну, хотя бы доплыть. Приятное ощущение – что есть цель».

Через какое-то время он коснулся ногами дна. Другой берег. Перед ним был темный частокол камышей, решительно взявшихся имитировать один из окрестных заборов, что были того же цвета. Н. не стал выходить из теплой воды; он отдыхал и смотрел на громаду своего дома, видевшегося отсюда черным пятном на фиолетовом небе.

Потом он решил все-таки выйти на берег. Камыши расступились и пропустили его в объятия мягко ласкавших ноги невысоких кустов. Чуть подальше кусты были уже повыше, за ними что-то неясно светлело, отливало золотистым блеском. Ему послышался чей-то голос, тихий треск. Туристы у костра? Вот уж к кому он не хотел бы подходить, так это к ним. Слово «турист» запускало какой-то потайной механизм его памяти, которая тут же расплескивалась звуками комсомольско-блатных песен и бульканьем водки в рюкзаках…

Он уже собрался было вернуться к воде, когда за кустами вдруг послышался стон. «Что за чертовщина там все-таки происходит?» – спросил он себя и решил подступить поближе. Вот он уже нашел щелку между кустами акации.

Перед ним была заросшая невысокой травой полянка. Костер был почти рядом с ним, он безропотно догорал, между костром и кустами на дальнем конце полянки было расстелено на траве верблюжье одеяло, и на нем медленно сплетались, сливались в поцелуе и снова расплетались два обнаженных тела.

«М-да, вот и на праздник плоти попал незваным гостем, – завертелось в голове у Н., и он тут же заметил, что оба тела были женскими. – Ого, это уже интересно, – усмехнулся он про себя. – Ведь говорят, у нас нет "неуставных отношений" между полами, то бишь внутри этих самых полов!»

Силуэты задвигались активнее, быстрее, и наконец взору Н., до сих пор видевшего лишь передвижения рук, грудей и ягодиц, явилось лицо, молодое, скуластое, симпатичное, с темной бородавкой на щеке, почти прикрытой светлыми растрепанными волосами. В лице было что-то хищное и в то же время беззащитное. Вот это лицо скрылось где-то за локтями – и вынырнуло другое лицо, почти детское, круглое, белокожее, веснушчатое, окаймленное длинными рыжими волосами. «Этой лет шестнадцать, – понял Н., – может, это у нее в первый раз, а та постарше, поопытнее, ей, наверное, лет под тридцать».

Голова старшей девушки скрылась между бледневшими в свете костра ногами рыжеволосой. Та задвигалась, застонала, закусила губу. Н. почувствовал, как у него захолонуло сердце, может быть принимая сигнал или какую-то неясную команду от восставшего против чего-то – уж не против собственного ли неупотребления? – мужского органа. В панике не чуя собственных ног, Н. попятился, добрел до воды – и отдался реке, уютно улегшись на ее холодное лоно.

«Эх ты, испугался зова плоти!» – отчитывал он себя, плывя обратно. Тут же пришла мысль, что все равно эти два тела не для него, что вообще не известно, есть ли тело, которое – для него, особенно после… после того, о чем не нужно вспоминать, потому что нельзя, потому что самим собой самому себе строго запрещено.

«Вообще, нет такого понятия как тело для тела – потому что зачем-то вмешивается душа, и выдвигает свои требования, и заставляет искать идеал, и все эти поиски заканчиваются полным отчуждением от мира телесной жизни».

Вода отвечала на его размышления тихим черным плеском. Вода всегда со всем согласна, вода принимает тела и мысли, а иногда и ищущие идеала души. Иногда даже оставляет пришедшие погостить тела на вечный постой.

Он плыл обратно, плыл, и плыл, и наконец доплыл. Вот он уже вблизи веранды, надо найти деревянную лестницу. Но в темноте он проплыл мимо и оказался под верандой. Рука его задела что-то металлическое, это была цепь.

Н. улыбнулся: «Вот было бы смешно, если бы оказалось, что дом стоит на якоре. Человек без якоря живет в доме на якоре!»

Зеркало Венеры – не просто зеркало, это зеркало с крестом. Зеркало – чтобы отражать тело, крест – чтобы легитимизировать отражение. Меха остаются в воображении описателя, а тело высвечивается из пустоты. Кто-то видит подстилающие облака тщеславия, но ведь зеркало просто отражает то, что проступает в солнечном свете. Кому-то видятся витающие вокруг демоны, кому-то ангелочки, кто-то думает о Тициане, Тинторетто, Веласкесе, Веронезе, а кто-то о любви. Кто-то клянет себя за свои видения… Все это – торжество субъективного над объективным, победа взгляда над глазом. Конечно, временная победа, но длящаяся достаточно долго, чтобы те, что хотят ею насладиться, успели это сделать.

Красота – лицевая сторона монеты, фертильность – оборотная. Многажды воспетая родопродолжателями обоего пола – как противоположность «неуставному» типу взаимопроникновения. «Фертильность – это хорошо, конечно, – думал Н., – я весь за, растим потенцию, естественно и искусственно, общегосударственно, но что потом делать с фаллосом, восстающим в высоту человеческого роста? Охватывающим тебя, как змея – Лаокоона? Таблетка синяя, таблетка желтая – и вот уже мясистая змея хлопает тебя собою по плечу, тычется в уши, три грации сменяются тремя фаллосами с ангельскими крылышками, пальмы стыдятся своих кокосов, и наконец строится фаллический храм. А главное, какое женское вместилище способно сей соборный фаллос приютить?»

Жара, вода гниет, перед глазами красный туман, воздух вокруг сгустился в тепловатый студень и держит корабль, мешает плыть, так что тот едва скользит по желто-зеленому ковру водорослей. Питьевой воды не хватает, два матроса уже умерли, их похоронили по морскому обычаю – бросили за борт.

– Пристанем к берегу! Почему мы не пристаем?! – ворчали недовольные матросы.

Но приставать нельзя: виднеющийся вдали берег – это экваториальная Африка. Там если кто-то и приветствует посетителей, то это каннибалы, а джунглями суверенно управляют обезьяны, что открывают сеанс кокосометания, чуть только приблизишься. Где-то на берегу есть поселения, но они португальские, а значит, голландскому кораблю туда лучше не подходить. Португалия и нидерландские Северные провинции – соперники в южных морях, а если называть вещи своими именами, то враги. Капитан объявил всем:

– Пристанем в устье Оранжевой реки. До тех пор терпим.

На юге Африки – поселения голландских беженцев, тех, что, пресытившись жизнью под испанской короной, а при ближайшем рассмотрении – под испанским сапогом или даже внутри него, решили изъять себя из реальности европейской и заново изобрести себя на новом месте. В южноафриканских поселениях можно надеяться на помощь. Там дружеский берег, если вообще хоть какой-то берег может быть для судна дружеским. Судно в море – это одинокий охотник, который в то же время и дичь, и охота эта – всех за всеми, а укрытия никакого нет и никогда не будет.