Демон Максвелла - Кен Кизи Страница 7

ЕГО ДРУЗЬЯ

Автомобилист пропускает дневную почту и клянется себе закончить письмо к сестре до того, как почта откроется после сиесты. Он сидит один, не считая Чифа, на вилле Блюма. Пес, высунув язык, лежит на плетеном коврике. Уолли Блюм на пляже занимается серфингом. Куда ушла его жена с Бетти Блюм, Автомобилист не знает.

Гасьенда Блюмов расположена не в Ущелье гринго, а на городских склонах. На уровне окна находится двор противоположной хижины, в котором играют три маленькие девочки, время от времени посылающие ему улыбки через узкий уличный каньон. Они кричат ему: «Привет, мистер» и снова, хихикая, скрываются за манговым деревом.

Это дерево представляет собой культурный центр для всей округи. В его тени играют дети. В его ветвях снуют птицы. В его корнях роются две свиньи и целая стая куриц. Самых разнообразных — тощих и лысых, осторожных и задиристых. Единственное, что их объединяет, так это независимость и полная ненужность.

Автомобилист наблюдает за ними с легким отвращением. Какой от них толк? Они слишком худосочны для того, чтобы их съесть, и слишком болезненны, чтобы нестись. Для чего они нужны? И вдохновленный их полной непригодностью, он погружается в письмо:

«Дорогая сестренка! Ты себе представить не можешь, куда мы попали! В этой стране люди настолько бедны, что даже не в состоянии осознать собственное невежество, и настолько невежественны, что не ощущают собственной бедности. Знаешь, что бы я сделал, если бы был мексиканцем? Я бы напал на Соединенные Штаты, чтобы потом воспользоваться гуманитарной помощью (ха-ха!). А если начистоту, то такого я не ожидал».

Зеленое манго отскакивает от оконной решетки, что вызывает новый взрыв хохота. Он со вздохом перечитывает последнюю строчку и откладывает шариковую ручку. От всей души хотел бы, чтобы ты это увидела собственными глазами. Он допивает свои две «семерки» и чувствует, как его обволакивает приятное уныние. Пикантное ощущение.

Откуда-то неподалеку раздаются звуки аккордеона, исполняющего мелодию песни, которая была популярна в Америке несколько лет тому назад. Какие там слова? Ля-ля-ля, ля-ля-ля, мы бились насмерть, но не победили... Да-да, именно так. Такие были времена, такое было время...

Пикантность уступает место меланхолии, которая в свою очередь переходит в ностальгию, чуть не доводящую его до пьяных слез. Он со вздохом берет ручку и возвращается к письму:

«Я часто тебя вспоминаю, старушка. Помнишь, как папа возил нас в Йеллоустоун и как это было здорово? Каким все казалось красочным и красивым? Какими гордыми мы себя чувствовали? После окончания Депрессии мы были первыми детьми, чей отец мог позволить себе такое путешествие. Нынче все изменилось и, увы, не в лучшую сторону. К примеру, могу рассказать о том, как ездил к Дарольду в Беркли. Ты даже представить себе не можешь, во что превратился приличный университетский городок с тех пор, как мы были там в 62-м году на русско-американской встрече...»

Он снова откладывает ручку. До него доносится странный кудахтающий голос: «Ке? Ке? Ке?» Во дворе напротив появляется ветхая старуха. Совершая какие-то легкие невесомые движения, она, покачиваясь, движется между натянутых веревок для белья. Ее лицо с беззубым ртом ничего не выражает. Она кажется миражом, порожденным жарой. Продолжая кудахтать, она добирается до ветхой простыни, снимает ее и направляется обратно к хижине.

— Слепая, — вслух произносит Автомобилист и направляется осматривать содержимое буфета Уолли. Он намерен продолжить с того места, на котором закончились две «семерки», впрочем, теперь он бы предпочел что-нибудь покрепче—две восьмерки или две девятки. Обливаясь потом и сбитый с панталыку явлением слепой карги, он кружит по странной кухне, чувствуя, что его все быстрее несет на рифы.

Жена Автомобилиста появляется через полчаса с женой Уолли Блюма, Бетти. Они добираются до дома в очень симпатичном джипе «фольксваген», сделанном в Мексике, который сейчас нагружен подарками для детей. Только она собирается поблагодарить Бетти Блюм за компанию и за то, что та ее подвезла, как ее резко хватают за локоть и начинают отчитывать, что она не захватила письма. Это настолько несправедливо, что все вокруг вдруг погружается в гробовую тишину — замирают все уличные звуки, перестают кудахтать курицы, замолкают дети на крышах домов, стихает аккордеон... и даже река, находящаяся в миле от холма, перестает перекатывать свои волны. Занимавшиеся стиркой девушки поднимаются, чтобы посмотреть, как на эту выходку мачо отреагирует сеньора гринго.

— Понятно? — вопрошает под занавес Автомобилист.

Со всех сторон наступает вечер. Бетти Блюм начинает оправдываться и извиняться в обычной кошачьей льстивой манере, с которой одна униженная сеньора всегда встает на защиту другой. Невидимые зрители разочарованно вздыхают. Но прежде, чем Автомобилист успевает сварливо снизойти до прощения, его жена вдруг слышит собственный голос, который внятно и отчетливо требует, чтобы муж отпустил ее руку, прекратил кричать и больше никогда не смел обращаться с ней так, словно она ему чем-то обязана, чтобы он больше не смел с ней разговаривать как с одной из своих сломанных машин.

— А если ты попробуешь сделать это еще хоть раз, то я убью тебя, а потом убью Дональда, Терри, внуков и себя. Клянусь Господом!

Ее муж и Бетти ошарашенно застывают, а потом обмениваются понимающими взглядами: этого следовало ожидать... женщины в этом возрасте... да еще столько рома. Но жене Автомобилиста уже наплевать. Она знает, что добилась своего. И ее это так окрыляет, что на мгновение ей кажется, что ее тело начинает истончаться и исчезать.

А затем до нее снова долетает биение уличной жизни. Дети на крышах возбужденно шепчутся, обсуждая происшедшее. Курицы снова скапливаются под ветвями мангового дерева. И лишь аккордеонист не возобновляет свои упражнения, но жена Автомобилиста чувствует, что он выражает этим не столько свое критическое отношение к ней, сколько отдает ей дань уважения, как это принято между музыкантами.

Автомобилист уходит обратно в гасьенду, а Бетти Блюм подвозит его жену к гостинице. Домой она возвращается с бутылкой сиграма и упаковкой холодного севен-апа, а ее нежная улыбка намекает на то, что она умеет испытывать симпатию не только к оскорбленным женам, но и к непонятым мужьям.

Уолли приходит с двумя желтоперыми тунцами, и Автомобилист соглашается остаться с ними на ужин. После рыбы с белым вином он берет плавки у доброго Уолли, французскую булавку, чтобы они не свалились с его тощей задницы, у щедрой Бетти, и все отправляются купаться. Потом они возвращаются домой и еще выпивают. И он говорит Уолли, что только дети в состоянии сохранить брак родителей, но теперь пошли такие дети! Стоит ли из-за них стараться? А потом сообщает Бетти, которая так и осталась в бикини, что единственное, на что способны эти дети, — это избавиться от старомодных представлений о порочности секса. И Бетти целиком и полностью с ним соглашается.