Христос был женщиной - Ольга Новикова Страница 7

Криста прижимает трубку плечом и бегом к кухонному окну. На холодном граните подоконника всегда лежит блокнот с отрывными листками и шариковая ручка – из тех, что щедро раздают заинтересованные издательства на презентациях своей продукции.

И хотя она уже знает, что:

намерение тебя прочитать,

реальное чтение,

усвоение, понимание твоего месседжа – это три разные ступени, не находящиеся в причинно-следственной связи, все равно сердце шепчет: спасибо. Хочется сразу, немедленно сделать для Лины что-то важное, нужное. Слов тут недостаточно. У мало-мальски воспитанной особи благодарственные формулы выскакивают автоматически, и признательность быстро улетучивается… Если за словами не следует поступка, произносящий их человек всего лишь обманывает себя: мол, расквитался. Успокаивает совесть. Тот, у кого она есть.

Но как быть сейчас? Что можно сделать почти незнакомому человеку?

Первый, легкий и, в общем-то, правдивый ответ – ничего.

Но она же позвонила… И для себя ни о чем не просит…

Что-то же ей надобно.

Или интуитивно знает, что Криста может ей помочь, или наугад всех обзванивает… Что-то у нее неладно…

Попрощалась с Линой, а тревога уже начинает пульсировать где-то внутри, у солнечного сплетения. Темная тревога. К черному все липнет…

Теперь Кристу пугает и то, что сегодня пятница, тринадцатое, и ничейная черная кошка возле мусоропровода…

Не греши! Предрассудки, кыш отсюда! Со мной ничего не случится!

А если не во мне дело?

Думай, добирайся до корня!

Переписывая латинские буквы Лининого электронного адреса в компьютер, Криста напрягается, чтобы вспомнить, когда они с ней познакомились, и вычленить линию их немногих встреч. Такой рентген отношений помогает поставить диагноз.

Где начало?

Может, полгода назад, у Евы? Была Лина в числе тех, кто слушал там Кристины откровенности? Слишком искренние из-за неопытности в публичном говорении. Ой-ёй! Краснею… И теперь стыдно.

Была или не была? Не прописалось в памяти. Там было столько всего…

Разговор с Линой окончен, а Кристины мысли все еще буксуют в прошлом. Она по привычке сует в задний карман джинсов включенный мобильник – оживляет связь с сегодняшним миром – и выбегает из дома. Конура назойливого консьержа зашторена. Облегчение. Любой догляд напрягает.

От быстрого шага, выведшего ее на крылатский простор, тревога подтаивает. С весны до осени заповедный луг (его однажды уже распахали, но общественность пока отстояла от застройки соблазнительный кусок природы) несколько раз меняется в масти, но всегда главенствуют два цвета. Теперь луг зеленый и белый. Белизна ромашково-одуванчиковая.

Криста сбегает на пологий кусок велодороги, серпантином накинутой на здешние холмы, продолжая не без удовольствия прокручивать в памяти тот первый Салон.

Пошла туда, чтобы расширить знакомства. Вдруг кто-нибудь нечаянно выведет ее на тех, кто что-то знает об отце. Кто-то же знает! В идеале – просеять бы всех жителей России, планеты…

Эх, так и не удосужилась записать свою тогдашнюю речь… А ведь в процессе говорения ввинтилась в другую реальность… Отчетливо помнится редкое ощущение, когда в голове начинает звенеть и язык без препятствий подхватывает слова – одежку для мыслей, а идеи, экономно и ладно экипированные, уже сами собой выстраиваются в цепочку. Структурируется хаос.

Ну-ка, может, сейчас удастся вспомнить что-то, хотя бы тезисно?

За спиной, подозрительно близко, слышится тяжелое дыхание. Неприятно. Кто-то не отстает и не обгоняет. Сопит, как перед сексом…

Эта «тринадцатая пятница»…

«Не оглядывайся!» – командует себе Криста. Ноги сами сворачивают на лесную тропинку с асфальтированной ленты, в ранний час совсем не безлюдной: женщины разных лет, одетые в длинные юбки, бесформенные кофты и платки, некокетливо повязанные под подбородком, торопятся в храм на Холмах, а мужчины с собаками и без быстро спускаются в долину за родниковой водой. Естественное, никем не навязанное деление: женщинам – верх, мужчинам – низ. Но низ все же в биополе храма… Может, аура подействует и хотя бы на обратном пути спадет с мужиков броня хмурой сосредоточенности?

Дорожка обрывается, недлинно попетляв между ощерившимися елками и неопознанными кустами. (Как, у кого узнать их названия? В Интернет лазила, иллюстрированную энциклопедию растений изучала, сличала сорванные травинки и листочки с иллюстрациями – бесполезно. Так и остались «висяки»…)

Дальше – резкий спуск.

Стоп. Криста дежурно оглядывается – вроде никого… Рукой смахнув букашек с ближайшей поваленной ветки, настолько крепкой, чтобы выдержала ее шестьдесят четыре и одну десятую кг (утренние данные), она садится, вслепую настраивая мобильник на функцию записи, и заставляет себя говорить.

– Экономика искусства… – тихим голосом озаглавливает она свою запись. – «Искусство – это то, что продается», – подсчитал Борис Гройс. – Не отдавая себе отчета, чужими уверенными словами Криста надеется отогнать преследователя, если он вдруг где-то тут затаился. Но, увлекшись, начинает и сокровенное говорить все громче и громче: – Проще всего обозвать этот тезис циничным и забыть о нем. Но если перенастроить мыслительный аппарат? Если исходить из того, что любое негативное наблюдение, всякая отрицательная оценка – это твое личное поражение? Плохое сразу бросается в глаза – особой наблюдательности не требуется. Обругать, заклеймить, хоть вроде бы и справедливо – все равно что найти вот тут поганку…

Криста осматривается и с ходу насчитывает дюжину колокольчатых шляпок разной величины и разных оттенков бледно-зеленого цвета. Содержащиеся в них токсины не разрушаются при термической обработке и при высушивании, быстро всасываются из желудочно-кишечного тракта, депонируются в печени.

– Смертельный яд… Отравляешь себя, собирая негатив. Выигрыш получаешь, лишь когда удается заметить, открыть что-то позитивное в природе, в другом человеке, в чужой мысли… Исповедуй милость…

– Граждане! Освободите трассу! – совсем рядом вдруг лает громкоговоритель. В просвете между деревьями несется стая велосипедистов.

Прервали мысль!

– Дон-н-н! Дон-н-н! – Глубокий, спокойный голос церковного колокола поглощает и нейтрализует визгливые звуки и вернувшуюся Кристину нервозность.

Звон, возвещающий начало заутрени, наполняет хилый лесок, возвышая его до храма природы. Ветви гудят, как трубы органа. Шишка падает рядом с Кристой. Она вздрагивает, поднимает голову и встречается взглядом с рыжехвостой белкой, дрожащей на безопасной высоте. Криста улыбается зверьку и краем зрения даже не видит, а чувствует, как мужская фигура – юрк и скрывается в овраге.

Отец?