Ноги - Сергей Самсонов Страница 7

И вот уже Семен стоял на поле и впервые втягивал ноздрями запах сыроватого дерна. Этот запах он запомнил навсегда. Он запомнил, как, торопясь избежать оскорбительной участи стоять в воротах, побежал к центральному кругу. Запомнил нелепую, позорную возню, которая затеялась, и настигшее его радостное изумление от послушности собственной стопы, которая ни разу до этого не была настолько податливой, гибкой, отзывчивой.

Никого из пацанов, с которыми и против которых ему выпало играть, Семен, разумеется, не знал. Повинуясь свистку, он пустился с места в карьер и уже через секунду овладел мячом, придержал его, крутанулся волчком… затем понесся к воротам, получил по ногам, поскользнулся, упал и проехался по скользкой траве, обдирая колени.

Все хотели во что бы то ни стало пробить, всколыхнуть сетку голом, и Семен точно так же хотел этого. И он делал все то, чему давно уже обучился на пустыре между банно-прачечным комбинатом и железной дорогой: подбрасывал мяч, не давая ему опуститься, вертелся, обманывая противника, — и шел к воротам.

…Он уже выходил по центру, готовясь заломить фантастический вираж, но пошел слишком резко в сторону, и нога поехала, под всеобщий хохот и дружное улюлюканье. Семен тотчас же вскочил в полнейшей готовности все повторить, но в ту самую секунду раздался свисток. Ненавистный лысый человек, разрубив ребром ладони воздух, указал ему на выход.

Холодея от отчаяния, от предчувствия чего-то непоправимого, Семен устремился к нему.

— Ну зачем вы, зачем? — умолял он лысого. — Ну еще минуту, две, ну хотя бы еще одну минуточку!

На отрешенном лице судьи не дрогнул ни единый мускул.

И тогда Семен рванулся ко второму тренеру — седовласому, с перебитым, словно у боксера, носом. И внезапно замолчал — в глазах седовласого было понимание. Он все уже решил; он уже увидел то, что нужно было увидеть.

— Играть сильно хочешь? — спросил будто самого себя. — Ну тогда иди. Давай, не задерживай.

Шувалов понуро поплелся к выходу. Но едва он сделал несколько шагов, его окликнули: «Ты куда, пацан? Вон туда иди — к своим». Семен повернулся, и ему показали на небольшую стайку прошедших сквозь отборочное сито мальчишек — тех, что пять минут назад смотрели на него с нескрываемой издевкой.

День спустя

— Я сказала «нет» и еще раз «нет». Об этом не может быть и речи, — отрезала мать.

Семен любил ее, но вот материнский характер, крутой и властный, и свойственная ей упертость — «где сядешь, там и слезешь» — причиняли ему немало хлопот. Вместе с этой крутизной, упрямством и жесткостью в высшей степени ей были присущи и чрезмерная мнительность, и какой-то больной, сумасшедший, не слабеющий ни на секунду страх за сына. Она никогда не понимала его, отказывалась понимать. Вот и теперь, узнав о самовольном поступлении Семена в армейскую футбольную школу и о том, что теперь каждый день он собирается путешествовать в Москву, саму возможность этих путешествий она отвергла напрочь.

— Тебе надо школу подтягивать. Обычную, человеческую, настоящую школу.

— Не надо мне ничего подтягивать.

— Да как это не надо? Как это не надо? Сколько я на собраниях буду краснеть? По математике отстаешь, по русскому отстаешь. И молчишь постоянно. Ты почему все время врешь, ты почему меня вчера обманул? Это он, выходит, в школу так пошел! А на самом деле сел на электричку — и в Москву. В эту давку, в мясорубку. Да тебя же там просто задавить могли. Там народ табунами вдавливается, так, что места живого нет. А когда ты домой вернулся? Мы с отцом себе места не находим, а ему наплевать. Мы уже все канавы, все стройки облазили, оставалось только больницы обзванивать, а ему хоть бы хны. Он, оказывается, какой-то там отбор проходил. И ему там, дурачку, обрадовались. Там таких дурачков, как ты, и ждали. А может, тебя в секту завербовали? Как «Белые братья»? А что? Ведь тебе же твой мячик дороже семьи и собственного дома. Ты как раз подходящий дурак, а потом повзрослеешь, одумаешься — поздно будет. Тебя же выгонят, выгонят. Никто тебя терпеть такого в школе не собирается.

— Да не надо меня терпеть.

— Ты в лесу собираешься жить? Как же можно не знать того, что все люди обязаны знать?

— А вот так и можно, — постепенно распалялся Семен. — Мне надо знать только то, что мне надо. Ну, пожалуйста, дайте мне тренироваться и играть.

— Ты посмотри, какое время сейчас, — твердила мать. — Ты посмотри, какие люди вокруг. Ты посмотри, что в мире делается, что в газетах пишут. Один мальчик ушел вот так из дома и тоже на электричке поехал, а потом его собирали по частям. Пристанут, прицепятся, увидят, что один, и черт знает что с тобой сделают.

— Да что они со мной сделают? Да кому я вообще нужен? — кричал ей в ответ Семен. — Увидят, мальчик едет один? Со спортивной сумкой? Подумают, что в сумке невесть что лежит? Все вытряхнут, перетряхнут вверх дном, разозлятся да и выбросят меня из поезда?

Железная дорога и поездки на электричках в сознании матери почему-то неразрывно связывались с постоянной опасностью, с падением на рельсы, похищением, изнасилованием, убийством. Одинокий, беззащитный девятилетний мальчик представлялся ей идеальной жертвой для всякого рода проходимцев, воров, сексуально озабоченных извращенцев, которые не просто обчистят ребенка до нитки, но и непременно еще выбросят его из поезда на полном ходу.

— Ты чего? — недоумевал Семен, поражаясь такой непрошибаемой глупости. — Ты думаешь, что из поезда каждый день по триста человек выбрасывают? Вот так ходят с утра до вечера по всем вагонам бандиты и детей выбрасывают? Штабелями, пачками?..

— На тебя и одного случая хватит, — не унималась мать. — Ты же сам себя не контролируешь. Тебе мячик покажут, и ты за ними пойдешь все равно куда, все равно зачем…

— И пойду! — взъярился Семен. — Потому что здесь я жить не буду. Меня ваша жизнь убивает. Да вы ничего не знаете, кроме вашей работы проклятой, огорода, беготни и магазинов.

— А как же ты хочешь, милый ты мой? — возмутилась мать. — Для того чтобы выжить, нужно трудиться. Утром не потопаешь — вечером не полопаешь. Ты думаешь, жизнь — это только мячик гонять? Тебя просто сейчас мы всем обеспечиваем, вот ты и горя не знаешь. А представь, что ты останешься совсем один, вот тогда мигом о своем футболе забудешь. Кроме слова «хочу» в этой жизни есть еще слово «надо». Тебя туда тянет, да? Но это не жизнь, сынок. Ты забросишь школу, а потом не сможешь получить достойную профессию. Ты думаешь, все те, кто поступают в футбольную секцию, становятся потом настоящими футболистами? Нет, выбиваются лишь единицы. Да к тому же это раньше было выгодно быть спортсменом — им давали квартиры, отпускали за границу, а сейчас все спортсмены стали нищими, потому что они никому не нужны. Сейчас кто востребован? Тот, кто деньги умеет считать. Экономисты, бухгалтеры. А спортсмены сплошь и рядом оказываются на улице. Ну, хорошо, ты хочешь заниматься. Но если можно было для этого не ездить в Москву, кто бы тебе тогда хоть слово сказал? Послушай, а может, есть и у нас футбольная секция? Ну, а ты-то что молчишь? — набросилась она на отца. — Ну скажи ему что-нибудь! Ты же должен повлиять на него! Тебе что, все равно? Тебе что, наплевать, что он будет каждый день таскаться по электричкам?