Работа над ошибками - Мартин Бедфорд Страница 7

Автобуса я ждал одиннадцать минут двадцать семь секунд. Рядом стояли две женщины, у одной в прогулочной коляске был ребенок. Девочка с короткими черными волосами. Я встал в стороне от остановки. Я надел капюшон и затянул завязки, чтобы как можно больше скрыть лицо. Пальцы на ногах замерзли, носки – там, где просочился снег, – промокли. Пришел автобус. Я сел внизу у окна и всю дорогу не снимал капюшона. С мамой, даже если ехали недалеко, мы всегда шли наверх, чтобы она могла курить. Сиденья были оранжевые, в желто-коричневую клеточку, а не в красно-черную, как раньше. У меня был с собой блокнот, но автобус так трясло, что я не мог ни писать, ни рисовать. Я смотрел в окно, считал машины, едущие навстречу, и успел насчитать сто семнадцать.

В историческом разделе библиотеки нашлись три его книги. Я отнес их в угол, за столик, отгороженный, хотя и не полностью, от библиотекарши полками и стендом с программками вечерних занятий. Две книги были в мягкой обложке и одна – в твердой. Я открыл блокнот и переписал названия: «Робеспьер: биография революционера», «Гильотина и король: последние годы Людовика XVI (1791–1793)» и «Русская рулетка: поход Наполеона на Москву». Я взял первую книгу в твердом переплете и прочитал, что написано на суперобложке. «Максимильен Франсуа Мари Изидор де Робеспьер (1758–1794), деревенский адвокат, ставший выдающимся деятелем Французской революции. Под его жестоким правлением Франция пережила самые страшные дни кровавого перехода от…» Я открыл книгу и на заднем клапане, внизу, увидел единственный абзац:

«Энтони Патрик – историк, педагог, автор серии книг по истории Французской революции, которые стали незаменимым пособием для учащихся средних школ и выпускных классов колледжей Англии и Уэльса. Окончив Даремский университет, Э. Патрик сорок лет преподавал историю в школах своего родного города Ньюкасл-на-Тайне, а также в Лондоне. Сейчас он вышел на пенсию и посвящает все свое время работе над книгами и статьями. Также Э. Патрик дает консультации по вопросам педагогики. Проживает в Орпингтоне, графство Кент».

Фотографии не было. Зато имелся список других произведений того же автора из серии «Знакомимся с историей Франции» – всего восемь наименований. Я огляделся по сторонам. В библиотеке было безлюдно. Пара-тройка посетителей в отделе художественной литературы, один человек у ксерокса, из служителей – никого, если не считать женщины за главным столом. Но она сидела ко мне спиной. Я достал ножницы из кармана куртки. Ножницы сильней бумаги, бумага сильней камня, камень сильней ножниц. Раз, два, три… давай! Другой мальчик плоско вытягивает ладонь, вы держите пальцы буквой V. Захватываете ими его руку и делаете вид, будто режете. Хохочете. Если действовать осторожно, ножницы разрезают бумагу практически бесшумно.

Дома меня ждало письмо от тети – конверт, сложенный вдвое и опущенный в почтовую прорезь. В письме говорилось, что она забегала, но дверь никто не открыл. Просила позвонить. Ниже подписи шли поцелуи. Я скомкал конверт и, нажав ногой на педаль, выбросил его в мусорное ведро на кухне. Приготовил чай и сэндвич с кетчупом и пошел наверх, к себе в комнату. На большом листе нелинованной бумаги я нарисовал ряд квадратиков. Пришлось вспомнить, как мистер Патрик выглядел раньше. Он получился высокий, запорошенный перхотью, и я не забыл сделать один ботинок больше другого. Во рту трубка, незажженная. В первом квадратике я изобразил рыночную площадь и сделал ее французской: написал на магазинах: «Charcuterie», «Boulangerie», «Salon de thé» [2]и водрузил триколор на крышу одного из домов. Площадь запружена детьми в школьной форме, в центре – деревянный помост с гильотиной. Два школьника ведут к помосту мистера Патрика, его костлявые руки связаны за спиной. У подножия гильотины его заставляют опуститься на колени и положить голову на плаху. Рядом, в ожидании отрубленной головы, стоит плетеная корзина. Лезвие вот-вот должно упасть, но тут на площадь галопом врывается одинокий всадник в маске и красном плаще, врезается в толпу, хватает обреченного и вместе с ним исчезает.

Сцена: поляна в лесу. Всадник развязывает мистеру Патрику руки. Тот, плача, начинает благодарить спасителя, но всадник спрыгивает с коня, выхватывает из-под плаща меч и приставляет его к горлу педагога.

Asseyez-vous! [3]

Стул, стол, стопка бумаги, перо. Мистер Патрик садится. Не отнимая меча от его горла, всадник заставляет учителя взять перо и, начиная с верхнего листа, писать: «Liberté, Egalité, Fraternité». [4]Сто тысяч раз. Мистер Патрик пишет, пока на длинных тонких пальцах не проступает кровь, пока его руку, пергаментную, с выступающими венами, не сводит судорогой. Когда он больше не может писать, всадник отрубает ему кисть и заставляет писать другой рукой. Еще сто тысяч строк, еще один окровавленный обрубок. Одинокий всадник вскакивает в седло и уезжает, оставляя педагога на поляне: высокого, запорошенного перхотью, с незажженной трубкой во рту. Ветер разносит бумагу.

Я снял телефонную трубку и набрал номер.

Телефонная справочная. В какой город будете звонить?

Орпингтон, Кент.

Фамилия абонента?

Патрик. Инициал «Э».

У вас есть адрес?

Нет.

Минутку.

Записанный на пленку голос продиктовал номер и велел ждать ответа, если мне нужна дополнительная информация. Я стал ждать ответа. Когда голос девушки-оператора раздался снова, я спросил, не может ли она мне дать адрес мистера Э. Патрика. Пауза, потом голос. Я записал. Поднявшись наверх, внес данные в таблицу, в нужную колонку. Изучил карту Большого Лондона и воткнул кнопку в правый нижний угол, около слова «Орпингтон». Потом, с помощью линейки и красного фломастера, провел линию от кнопки до его имени.

Путешествие оказалось довольно несложным: на двух автобусах, потом немного пешком. Даже в те дни это меня не пугало (впрочем, в обозримом будущем мне не светит разъезжать на автобусах). И все-таки тогда я был еще не тот Грегори Линн, что теперь. При выходе наружу меня подстерегало слишком много пустых квадратиков, слишком много незаполненного белого. Даже после поездки в крематорий, походов в магазины и библиотеку – этих пробных вылазок – Орпингтон оставался для меня недостижим. Впрочем, для успешного завершения работы над ошибками по истории мое физическое присутствие было необязательно. Иногда, рисуя какие-то события, я тем самым заставляю их сбываться.

Я представляю себе картину: морозное утро, сельский почтальон, катящий на велосипеде сквозь пургу. Пронзительный ветер. Воротник у почтальона поднят, шапка плотно надвинута на голову. Он слезает с велосипеда, идет по усаженной деревьями аллее мимо больших домов с окнами-фонарями, стоящих несколько в стороне, мимо садов с живыми изгородями. Скрипнув, открывается витая калитка дома № 27, почтальон торопливо шагает по засыпанной снегом дорожке. Не снимая перчаток, достает из сумки конверт, проталкивает его в медную полированную прорезь. Я представляю себе жильца – высокого пожилого человека: как он идет, прихрамывая, через холл, тяжело нагибается за почтой. Выпрямляется. Наверное, думает, что пришел гонорар за очередную книгу, или письмо с просьбой выступить на обеде в историческом обществе, или счет за газ, или весточка от дочери, которая живет, ну, скажем, в Новой Зеландии. Но на конверте – незнакомый почерк, печатные буквы, написанные красным фломастером. Человек несет письмо на кухню, где у него остывают кофе и тост. Есть ли у него жена? Нет, я представляю его одного; он вдовец. Он медленно, по-стариковски, усаживается за кухонный стол. Вскрывает конверт ножом для масла и достает содержимое – лист формата A4. Разворачивает. Хмурится. Суетливо лезет за очками. Он не сразу понимает, что это за рисунки, что за историю они рассказывают; не сразу узнает персонаж с незажженной трубкой во рту, уродливую ногу. Не сразу отмечает отсутствие рук. Я представляю себе его лицо, когда письмо выпадает у него из рук на пол.