Ангелы на кончике иглы - Юрий Дружников Страница 7

Когда Литвинова сменил на посту Наркоминдела Молотов, Макарцев почувствовал, что он уловил дух времени. Враг No 1 – не фашисты, а насквозь прогнившие буржуазные демократии Запада. Гансу Ивановичу так понравилось звучное выражение «насквозь прогнившие буржуазные демократии Запада», что он дважды употребил эти слова в статье. Неожиданно Макарцева включили в список лиц, сопровождавших Молотова в Берлин. Переводчик Вячеслава Михайловича Бережков сказал тогда:

– Имя у тебя симпатичное для поездки…

Но причина была не только в этом. Молотову понравилось выражение «насквозь прогнившие буржуазные демократии Запада», которое он прочитал в статье Макарцева и использовал в докладе. Позже Сталин несколько раз употребил это выражение. НКВД проверило подноготную молодого журналиста– международника, и он вошел в картотеки, но, поднятый по личному указанию, проскочил обычные проверочные задания, которые дают такого рода лицам при поездках за границу.

Начало войны было для Макарцева ударом, хотя он мог бы его и предвидеть. Мы Гитлеру помогали, а он оказался неблагодарным! Слишком уж абсолютно Макарцев поверил в то, о чем писал в своих статьях. Он быстро перестроился и никогда больше так искренне не заблуждался. Однако выработанное им высокое чутье, в каком духе надо писать, по-прежнему его не подводило. В год второго разочарования, в 53-м, Макарцев оказался умнее.

Но то было позже, а пока, в начале войны, он, хотя и не верил, что это может с ним произойти, но слышал об арестах и ссылках людей с немецкими фамилиями и именами. На всякий случай он написал заявление в ЗАГС: «Любовь к Родине и ненависть к врагам обязывают меня исправить ошибку, допущенную родителями». Он просил изменить имя Ганс на Игорь. После этого в военкомате попросился на фронт. Его не отправили: он был номенклатурой ЦК. Макарцев не знал, что остался на свободе благодаря Молотову, который регулярно читал «Известия».

– Макарцев, который ездил с нами к проходимцу Гитлеру, – сказал Молотов, – правильно понял, как вести пропаганду в новых условиях. Отличать наших журналистов и ненаших научил меня Владимир Ильич. У этого Макарцева есть нюх. Включите его в список.

Так Макарцев попал в группу первых награждений военного времени. В конце войны, когда налаживалась идеологическая работа и выпуск газет в областях, ранее оккупированных немцами, его провели инструктором в сектор газет аппарата ЦК.

Ему шел тридцать девятый год, когда он стал вдруг до болезненности серьезно задумываться над тем, что он одинок. Не в друзьях тут было дело и не в подругах для отдыха. В этом Макарцев не был ханжой и принимал участие во всех мероприятиях, которые имели место в его кругу. Без этого он не считался бы там своим человеком. Но у людей, его окружающих, дома был уют, дети, а он, сирота казанская, этой радости не вкусил. Еще чуть-чуть и поздно будет. И потому что страна, потерявшая на войне больше двух десятков миллионов живой силы, спешила воспроизводиться (а Макарцев был сыном своей страны), и потому что приспела пора, он решил жениться.

Зина, с которой он познакомился на скамеечке возле пруда в Барвихинском санатории ЦК, уже была однажды замужем. По ее красоте и уму это было неудивительно. Он был тактичным и не расспрашивал ее о первом муже. Место знакомства было вполне приличное, они сходили два раза в Большой театр и раз во МХАТ. Стремясь жениться, он полюбил Зину.

Игорь приезжал домой поздней ночью, как было принято в те годы. Он подолгу стоял у кроватки, радостно прислушиваясь к ровному сопению малыша. Он так много работал, что даже поиграть с подрастающим сыном не оставалось времени.

В середине февраля 53-го в отделе руководящих кадров его попросили заполнить новую анкету. Внимательно прочитав ее, коллега спросил:

– Какая девичья фамилия у вашей жены?

– Жевнякова.

– А ее фамилия по первому мужу?

Макарцев не знал (разойдясь с первым мужем, Зина вернула себе девичью фимилию). Но сказать, что не знает, не мог и растерялся.

– Разве это имеет значение?

– Я ведь просто исполнитель, – ответил инструктор. – Ее фамилия по первому мужу – Флейтман…

– Но она русская! – он пробовал защищаться, чувствуя, как страх покрывает лицо румяным налетом вины.

По обязанности Игорь Иванович сталкивался с этой проблемой, подбирая кадры для областных газет в соответствии с духом времени. Однако сам не ощущал в этом потребности, даже, напротив, неприятное чувство виноватости каждый раз овладевало им. Сам по себе он объяснял данное явление местными пережитками, делом малокультурных кадров, наводнивших партию после чистки. Сталин об этом, конечно, не знал.

– Она чистокровная Жевнякова! – повторил он.

– Дело не в этом. Вы знакомы с ее бывшим мужем?

– Нет! Не видел и не спрашивал… А что случилось?

– Знаете ведь, что дан ход делу врачей, которые пытались неправильно лечить руководство. А бывший профессор Флейтман работал в клинике с Вовси и консультировал Когана.

– Но жена тут ни при чем, я знаю абсолютно точно.

– Пока абсолютно точно одно: по поводу дела врачей Рюмин получил новое указание.

Генерал госбезопасности Рюмин был заместителем Берии и начальником следственного отдела по особо важным делам.

– Можно мне позвонить Рюмину? – тихо спросил Игорь Иванович.

С Рюминым он встречался не раз, когда готовились для газет материалы о борьбе с врагами народа.

– Вы не хотите понять: указание получено, – инструктор надавил голосом на последнее слово. – Даже Лаврентий Палыч ничего не сумеет.

Макарцев сидел в оцепенении. Мысль лихорадочно бежала по нехитрому кругу, со всех сторон утыканному шипами. В безответности была его погибель. Он уже представил себе, что жену уводят от него, а может, предложат с ней развестись. Он подумал позвонить референту Молотова, но Вячеслав Михайлович уже проявил высокую принципиальность, сообщив, что его жена Жемчужина – враг народа.

– С кем же мне закрыть вопрос?

– С кем закроешь, – вопросом ответил инструктор, – когда есть указание?

– Чье указание?

– Не понимаете? – инструктор поднял глаза к небу и посмотрел на Макарцева с сочувствием.

Игорь Иванович представил себе, что добился приема у Поскребышева. Поскребышев, сгорбясь, двинется на него и обматерит. «Закрывать» вопрос было не с кем. Потому и был сделан им нелепый шаг – от отчаяния, наверно. Он попросился в отпуск, в санаторий, поскольку не отдыхал лет пять и неважно себя чувствует. Там улыбнулись: арест в санатории считался более удобным, чем на работе.

Взяв путевки на Кавказ, он отбыл с женой и сыном. В Курске Игорь схватил чемодан, вытолкал недоумевающую Зину из поезда, объяснив проводнице, что должен вернуться в Москву. Через час они уже ехали в общем вагоне, в духоте, среди людей с мешками, и Зинаида расширенными зрачками смотрела на мужа. Он понимал: рано или поздно его найдут везде, не хотел только, чтобы сейчас. Из Воронежа добрались до Тамбова. На рынке, заполненном оборванными людьми, попался старик-лесничий, приехавший в город купить поросенка. Макарцев назвался другой фамилией и пожаловался, что больному ребенку, врачи сказали, нужен лесной воздух. Заплатит он хорошо.