Собиратель ракушек - Энтони Дорр Страница 7

– Мой сын… – начал коллекционер.

– Слепота, – продолжал муэдзин, взяв с кухонного стола теребру и перекатывая ее по деревянной стойке, – сродни раковине, ты согласен? Раковина защищает моллюска, живущего внутри. Моллюск забьется в раковину и будет в безопасности, так? Разумеется, сюда наведывались страждущие; разумеется, они жаждали исцеления. Что ж, теперь тебя ждет покой. Никто больше не станет требовать чуда.

– Эти мальчики…

– Их сейчас увезут. Они должны находиться под присмотром. Наверное, их определят в детский приют. В Найроби или, быть может, в Малинди.

А через месяц у него в кибанде появились два Джима; в вечерний чай масала они плеснули бурбона. Хозяин уже ответил на их вопросы, рассказал про Нэнси, про Зэму и Джоша. Нэнси, сообщили они, предоставила им исключительные права на свою историю. Коллекционер морских раковин уже предвидел, как будет выглядеть эта история: полночный секс, голубая лагуна, опасный яд африканской улитки, слепой целитель-гуру со своей овчаркой. Смотрите, люди: вот его захламленная ракушками кибанда, вот его жалкие трагедии.

В сумерках они втроем отправились в Ламу. Такси причалило к пирсу, и они зашагали вверх по склону. Из придорожных кустов, из крон склоненных манговых деревьев кричали птицы. В воздухе висел сладковатый запах – вроде как ананаса и капустного листа. Джимам каждый шаг давался с трудом.

На улицах Ламу было многолюдно; торговцы предлагали жаренную на углях снедь: бананы и козлятину-карри. Рядом торговали чищеными ананасами на черенках; дети с коробами через плечо продавали кокосовые пончики мандази и посыпанные имбирем лепешки чапати. Оба Джима и коллекционер морских раковин взяли себе по кебабу и устроились в каком-то переулке, привалившись к резной деревянной двери. Очень скоро проходивший мимо подросток предложил им кальян с гашишем, и Джимы рискнули. Коллекционер чувствовал запах густого, сладковатого дыма и слушал, как булькает вода.

– Вставило? – спросил подросток.

– Не то слово! – Джимы раскашлялись; у них заплетались языки.

Из мечетей до слуха коллекционера долетала напевная молитва, дрожавшая в узких переулках. От этого звука у него возникало странное ощущение: как будто его голова отделилась от туловища.

– Это таравих, – объяснил парнишка. – Сегодня Аллах определяет путь мира на следующий год.

– Попробуйте, – предложил один из Джимов, подтолкнув кальян прямо под нос коллекционеру.

– Не стесняйтесь, – со смешком приободрил второй.

Коллекционер, взяв мундштук, затянулся.

Время перевалило далеко за полночь. Они окликнули ловца крабов, и тот согласился подбросить их домой на своей мтепе с мотором – в северную часть архипелага, мимо прибрежных мангровых рощ. Собиратель морских раковин, подставив лицо ветру, сидел на носу, на проволочной ловушке для крабов. Лодка замедлила ход.

– Токени [2], – сказал рыбак; собиратель морских раковин так и сделал, а следом за ним оба Джима тоже перевалились через борт и оказались по грудь в воде.

Моторка умчалась; Джимы забормотали что-то про фосфоресценцию и начали восхищаться светящимися дорожками, которые тянулись за ними по воде. Коллекционер снял сандалии, чтобы босиком идти вброд, мимо острых кораллов и дальше, в глубокую лагуну, по твердым бороздкам донного песка и редким подушкам рыхлых, жестких водорослей. Его не покидало ощущение разъединенности, усугубленное гашишем, и теперь ему не составило труда вообразить, что ноги тоже отделились от туловища. Взмывая над морской гладью, он внезапно поплыл, не теряя при этом контакта с бирюзовой отмелью и коралловыми лабиринтами. Вот маленький риф: выползают на разведку крабы, кивают актинии, стрелой проносятся стайки мальков, замирают, рассыпаются… Он явственно чувствовал, как прямо под ним разворачивается такая картина. Рогатый кузовок, спинорог, рыба-арлекин, дрейфующая губка – вся эта живность изо дня в день проживала свою жизнь, как ведется испокон веков. У него невероятно обострились все чувства: сквозь плеск волн, разбивающихся за пятнистой лагуной, он слышал, как вопят крачки, как монотонно жужжат насекомые в акациях, и шелестят тяжелые листья авокадо, и машут крыльями летучие мыши, и сухо шуршат кокосовые пальмы, и впиваются в горячий песок опавшие колючки, и ровно шумит море в пустой ракушке, и втягивал гнилостный запах выброшенных на берег в черном мешочке яиц каких-то моллюсков, и знал, что вдали, у горизонта – куда ему не составляло труда дойти пешком – качается на волнах тушка дельфина, уже без плавников, обглоданная каменными крабами.

– А какое ощущение, – спрашивали Джимы далекими, сливающимися голосами, – возникает при укусе конуса?

До чего же странные видения посетили сейчас коллекционера морских раковин! А этот мертвый дельфин? А сверхъестественно обостренный слух? И вообще – правильно ли они идут к его кибанде? Или уже пришли?

– Хотите испытать? – отозвался он, удивив сам себя. – Сейчас найду пару конусов, совсем маленьких. Вы даже ничего не почувствуете. А потом сможете описать свой опыт.

Он пустился искать конусов. Зашлепал по воде, сделал круг и слегка утратил ориентировку. Направился к рифу, осторожно ступая между камнями; стал береговой птицей, охотником-журавлем, чей клюв настигнет и улитку, и зазевавшуюся рыбину.

Там, где он рассчитывал, рифа не оказалось; риф был сзади, и вскоре собиратель почувствовал, как пенные волны хлопают его по спине, швыряют под ноги осколки раковин, подталкивают к гряде водорослей, к крутому шельфу, к бегущей, нервной зыби. Букцинум, иглянка, олива – раковины задевали его ступни. Ага, вот и нечто похожее на улитку конус. Сама идет в руки. Он покрутил ее в пальцах, поставил торчком на ладонь – и тут волна запрещенным приемом врезала ему в подбородок. Пришлось отплевываться от соленой воды. Следующая волна дернула его за голень и ударила о камни.

Ему вспомнилось: в эту ночь Всевышний пишет судьбу мира на весь следующий год. Он попытался вообразить, как Всевышний склоняется над пергаментом, задумывается, перебирает возможности.

– Джим! – выкрикнул он и вроде бы услышал, как в его сторону шлепают двое толстяков.

Но нет.

– Джим! – позвал он снова.

Ответа не было.

Наверное, уже в кибанде сидят, подумал он. Устроились за столом, засучили рукава. Ждут обещанные конусы. Каждому из парней он прижмет улитку к локтевому сгибу, чтобы она впрыснула свой яд им в кровь. Они и не почувствуют. А потом накропают материал.

Собиратель ракушек полуплыл, полубрел к рифу, взобрался на скопление кораллов, оступился, ушел под воду. Темные очки соскользнули с переносицы и, покачиваясь, затонули. Он попробовал нащупать их пятками, но особо усердствовать не стал. Отложил это дело на потом.

До кибанды, конечно же, оставалось всего ничего. Передвигаясь полувплавь, с мокрой головой и в мокрой рубахе, он достиг лагуны. А где же сандалии? Только что ведь были в руке. Ладно, не важно.