Чудо-мальчик - Ким Ён Су Страница 7

Как человек отец просуществовал на планете по имени Земля только сорок два года.

Как отец он прожил на ней всего четырнадцать лет.

Это,

Как ни смотри,

Слишком жестоко по отношению ко мне.

Слишком жестоко со стороны Солнца,

Луны

И звезд.

Сорок два года, которые были отмерены отцу, — слишком короткое время. Если сравнить его с числом звезд, оно покажется ничтожно малым, можно сказать, равным нулю.

Но попробуем снова представить. Ведь если всю свою жизнь отец прожил на нашей Земле под нашими звездами, тогда каждую секунду в течение этого срока его освещали 7 триллионов 549 миллиардов 950 миллионов 472 тысячи 325 звезд. А если это так, значит, каждая такая секунда вместила в себя действительно много.

Если бы отец знал, как она велика, вероятно, он не плакал бы. Возможно, он даже не пил бы сочжу, не хватался за флакон с ядом и не кричал сыну о том, что хочет умереть.

Я имею в виду, что, возможно, отец жил бы иначе, если бы знал, как много света заключено в одной секунде жизни.

Но лишь однажды все звезды Вселенной, прекратив движение, одновременно пролили свет на наши головы.

Лишь однажды с тех пор, как я родился.

Это случилось в тот миг, когда мы с отцом умирали. Только в тот миг.

Я знаю: мы рождаемся младенцами, а умирая, становимся светом.

Мы становимся вечно умирающим светом.

Если представить себе это, получится по-настоящему красивое зрелище.

Не правда ли, отец?

Яд в форме таблеток, хранившихся во флаконе отца, был сладким, можно сказать — слишком сладким. Размахивая флаконом, в котором было столько сахара, взрослый мужчина грозил сыну, которому едва исполнилось десять лет, что немедленно покончит с собой. Поэтому, когда я, проглотив доставшиеся мне от отца таблетки, хорошо выспался и встал совершенно посвежевшим, во мне медленно стала разгораться боль от предательства.

Хотя если кто и ощущал себя преданным в большей мере, чем я, так это полковник Квон. Узнав о том, что я выпил все таблетки, он перевез меня из университетской больницы района Донсундон в госпиталь вооруженных сил страны и, поместив в одноместную палату для VIP-персон, приставил ко мне санитара, чтобы тот следил за мной круглосуточно.

Санитар был молодым парнем, который все свободное время тратил на поиск способов, позволяющих скоротать срок пребывания в армии, — его главной целью было поскорее завершить службу. После более чем целого года изысканий он понял, что лучший способ — просто служить, ни о чем не думая. Пока я находился рядом с ним, мои дни текли в спокойствии. Благодаря ему вдали от шумных разговоров людей о домашних делах я снова нашел покой.

Я смотрел, как за окном палаты с высоких деревьев, растущих рядом с дворцом Кёнбоккун, даже от слабых порывов ветра тихо падали листья, и на мое лицо возвращалось то же бесстрастное выражение, что было тогда в ноябре.

Несмотря на все сложности, у меня настолько улучшилось состояние здоровья, что я мог самостоятельно ходить, а точнее, ковылять. Но полковник Квон, узнав об этом, закричал, что мне пока еще рано ходить, и приказал сидеть в инвалидной коляске. Пока он кричал, я прочитал его мысли: «Есть один человек, которому я покажу тебя, когда ты снова сможешь ходить».

Но от постоянного сидения в коляске меня одолевал зуд, поэтому я не мог находиться в ней долго. Поэтому, когда полковник Квон уходил, я прибегал к помощи санитара, поддерживавшего меня под руки, и потихоньку ковыляя, передвигался по палате. В такие минуты санитар абсолютно без всякой задней мысли рассказывал мне забавные истории и задавал шуточные задачки. Например, он спрашивал: «Что будет, если к единице прибавить единицу?» Я шутливо отвечал: «Окно». Чтобы убить время, он часто загадывал такие глупые загадки.

Он передразнивал забеременевшую девушку с большими запросами, пародировал актрису, сыгравшую одну болтушку в «Дневнике сельской жизни», и сыпал смешными поговорками. Да, он не зря искал способы коротать время еще до того, как попал в центр подготовки новобранцев. Потому что, когда я слушал его рассказы, время летело, словно стрела, выпущенная из лука.

Однажды полковник Квон повел меня в городской универмаг. Передвигавшийся широкими шагами полковник шел впереди, а санитар, толкавший мою инвалидную коляску между проходами, старался поспеть за ним. Последний намекнул мне, что, возможно, на следующий день мы поедем в президентскую резиденцию в Чхонвадэ [17].

— Говорят, время дорого. Если пойдешь туда, наверняка получишь часы, — сообщил он, а про себя подумал: «Черт возьми, это было бы отлично. Часы. Наручные часы с выгравированной птицей Фениксе. Если отнести их в армейскую столовую, можно будет обменять на консервированные персики со сладкой желто-оранжевой мякотью».

— Если я вдруг получу часы, отдам их вам, — пообещал я.

— Нет. Что я тебе — обдувала какой? Если тебе вдруг дадут две штуки, тогда одну подаришь мне.

— Что значит «обдувала»? — поинтересовался я.

«Черт, нельзя рядом с ребенком такие слова употреблять», — мелькнуло в его голове.

— Это что, плохое слово? — спросил я, прочитав его мысли.

— Плохое — не плохое, а в любом случае перед другими не произноси его.

Мы с санитаром привыкли разговаривать таким образом. Когда я откровенно признался ему, что после аварии стал читать мысли других людей, он подумал про себя: «Если посмотреть, только зеленые горы вечны, а человек нет: чего только с ним не случается», но вслух сказал:

— В прошлом году у нас был больной, который утверждал, что умеет левитировать. Я вот что хочу сказать: его ведь вытащили на вертолете из настоящего огненного моря. Так объясни мне, почему же он не смог выбраться из огня своей силой левитации?

Затем он подумал: «Однако у всех находящихся здесь паршивцев в голове полно всякого дерьма. Даже рентгеновский снимок делать не надо — и так понятно, что башка у таких только как туалет используется». Потом он сделал вид, что мои слова были ему неинтересны.

Конечно, он был недалек от истины. Когда солдаты находятся наедине с собой, большая часть их мыслей представляет собой бессвязный поток лишенных смысла слов, а меньшая — сплошные ругательства. «Почему эта паршивка Хеёна уже несколько дней не отвечает? Если бы она надела свои галоши задом наперед [18], я бы тут же дезертировал и раздобыл скальпель, чтобы убить ее, или от отчаяния бросил бы крысиный яд в котел с рисом на кухне и крикнул: „Эй, сволочи, все умрите, даже те, кто уже похож на мертвых!“ Фу, как только в голову такое приходит! Хорошо бы вмонтировать внутрь устройство, которое било бы током, если подумаешь о дурном», — прочитал я сумбурные мысли санитара.