Трепет крыльев - Катажина Грохоля Страница 7

Он говорит мне вслед:

— Что там за неотложные дела дезорганизуют нам жизнь?

Я мнусь в дверях. Это же всего два часа, ведь я не навсегда ухожу! Меня не будет всего два часа!

— Жаль, что ты ко мне так относишься.

— Я? Я ведь для тебя стараюсь! Хочу быть красивее, привлекательнее… Люди иногда выходят из дома, а не сидят все время вдвоем, держась за руки…

— …Если перестают любить, — заканчивает фразу он, и я понимаю, что куртку надо повесить обратно, а спортивный костюм спрятать в шкаф в спальне, на место.

Так я перестала встречаться с Иоасей, знакомыми, друзьями.

Я даже не заметила этого. Процесс протекал постепенно. Неуловимо.

Знаю, это ужасно звучит, но это правда. Я где-то читала, как один мужчина пришел с новогодней вечеринки домой, после большого количества возлияний, и решил принять ванну. Он лежал, а вода остывала… Но он не хотел вылезать из ванны, поэтому открыл кран с горячей водой, и она текла маленькой струйкой…

Вода текла и дружелюбно журчала,

и было ему все лучше,

все спокойнее,

все безопаснее,

все теплее и теплее,

все приятнее.

И он заснул.

Утром, когда его вытащили, сварившееся мясо отделялось от костей.

Именно так происходило со мной.

Я все реже радуюсь, когда мы куда-то идем вместе.

— Ведь нас ждут, — говорю я мягко.

Мы собирались к родителям, но он выходит из ванной комнаты, где должен был переодеться, но не переоделся. Он чувствует себя все хуже, устал, но если я хочу пойти одна — пожалуйста, он не против.

— Я могу посидеть один, не беспокойся за меня.

Но я слышу, что он на самом деле хочет сказать:

«Не оставляй меня, ты же видишь, что со мною творится».

И я отвечаю на это, а не на его произнесенную вслух фразу:

— Я не оставлю тебя, мы позвоним, отложим визит…

— Нет, не беспокойся за меня, Кристя всегда так и поступала…

А я смотрю на него и все понимаю. Я вижу, как он любит меня, как сильно любит, и я прижимаюсь к нему и говорю:

— Я — другая, я тебя не брошу, милый, конечно, я останусь с тобой.

И у него светлеет лицо, разглаживаются угрюмые складки на лбу, и он смотрит на меня с нежностью:

— Ты можешь встречаться, с кем хочешь…

Я предпочитала не встречаться.

— Ты можешь делать, что хочешь! Я же вижу, ты изменилась, тебе уже недостаточно моего общества!

— Что ты говоришь?! Ты для меня все! Что у тебя за претензии?

— Как ты можешь такое говорить? Я догадываюсь, почему ты это делаешь!

Он уязвлен. Я вижу, что с ним начинает твориться, но потом он прижимает меня к себе и повторяет:

— Я тебя люблю, я тебе верю. Прости, у меня ассоциации с прошлым, прости меня, дорогая, ты другая…

И я постепенно становилась другой…

Я еще помнила его нежные руки, которые раздевали меня, его голос, полный желания, когда он повторял:

— Не стесняйся, милая, не стесняйся…

А я закрывала глаза, уверенная, что так и он меня не видит. Потому что я была голая, и хотя я тоже хотела этого, но хотела как-то иначе, а его руки вылавливали меня из розочек, которыми была усеяна постель, вытаскивали меня из этих цветов, извлекали из меня самой, выставляли напоказ мою грудь, мой живот, и он гладил меня по голове и повторял:

— Не смущайся, ты же моя. — И я таяла от этих слов, текла у него между пальцев, безвольная и счастливая.

Когда-то, в самом начале, он поставил меня перед зеркалом, встал у меня за спиной, и мы стояли так вчетвером, мы — здесь, и они — там, в зеркале. Она, смущенная, отворачивалась, а он не позволял, смеялся и говорил:

— Погляди на мою женщину, она прекрасна, смотри…

И я смотрела на его женщину, а он спускал ей блузку с плеч, расстегивал пуговицы одну за другой, а потом резким движением стаскивал, и я видела лифчик на ее небольшой груди. Эта женщина в зеркале, его женщина, конфузилась, хватала его за руки, что-то шептала, должно быть:

— Ну что ты делаешь…

И поворачивала к нему лицо, а он смеялся, и держал ее за руки сильными ладонями мужчины, который знает, что делает, что хочет сделать, поэтому одной рукой он придерживал ее руки, а второй нежно гладил грудь, и та, что стояла перед зеркалом, опускала глаза, не желая смотреть, а он брал ее за подбородок и поднимал вверх, склонял к ней голову, целовал ее в шею, а затем спускал бретельку бюстгальтера до самого локтя, потом вторую тоже, и грудь открывалась нам, стоящим перед зеркалом, и он, уткнувшись лицом в ее волосы, говорил:

— Посмотри, она только моя и всегда будет моей. У нее красивые волосы, и они мои, и глаза. Я буду для нее единственным и никогда ее не обижу. Я буду любить ее всегда, и она никогда не обманет мое доверие, правда?

Я стояла гордая и краснела, теперь уже не от стыда, а от желания. Если рядом с тобой мужчина, который так на тебя смотрит, для которого ты — все, то мир кажется безопасным и добрым.

Я никогда не обману твое доверие, я ничего не сделаю вопреки тебе…

Я буду делать все вопреки себе.

У меня есть друг, художник, в Швейцарии. Вернее, был до того, как я вышла замуж, конечно.

— Друг? Что за чушь ты несешь! Не может быть дружбы между мужчиной и женщиной! Кому ты это рассказываешь! Какое мне дело до какого-то мужика! Он, наверное, хочет переспать с тобой, меня не обманешь!

Итак, у меня был друг.

Он жил там уже много лет и иногда приезжал в Польшу. Как-то раз он сказал мне, что нашел отличную мастерскую, знакомые сдали ему бомбоубежище, там у каждого третьего гражданина страны есть собственное бомбоубежище, и они свое сдали, чтобы оно не простаивало впустую, раз уж никто не намерен пока сбрасывать атомную бомбу.

Он был в восторге.

Рисовал, рисовал, рисовал. Все больше отрешаясь от мира, все лучше. А однажды вдруг увидел, что вдоль, вширь и поперек убежища растопырились кисти, и из них лезет волос, и пришел в ужас от мысли, что мог бы выйти, поехать в магазин и купить новые. Кисти растрепались, полотна выросли, краски начали вылезать из тюбиков, но главное — эти кисти…

А потом он догадался, что дело не в кистях.

Он был попросту подавлен постоянным, неизменным видом из окон.

Которых не было.

Я тоже была удручена неизменным видом.

Ведь нет ничего плохого, если человек хочет проводить время только с тем, кого любит. В этом нет ничего ненормального. Для него это важно. Он не теряет времени на пустяки.