Ты, я и другие - Финнуала Кирни Страница 7

Она встает, выходит в кухню и возвращается со средством для чистки и тряпкой. Нагибается и начинает тереть ковер.

— У меня тоже грязь… на душе, — шепчу я. — На самом деле два пятна. Два больших уродливых черных пятна.

Она смотрит на меня снизу вверх, кивает и возвращается к ковру под ногами.

— Тебе так идет… враскорячку.

Смеюсь во весь голос. Я в ударе, я капец какой остроумный. Просто капец.

— Не будь к себе так сурова, — говорит она.

Я рассказываю о работе. Об ощущении, что я недостаточно хороша в своем деле, что, возможно, никогда не добьюсь успеха.

Каролина интересуется:

— А если ты достигнешь всего, к чему стремилась, то все равно будешь подвергать свои успехи сомнению?

Я моментально прихожу в ужас:

— Подвергать сомнению?

Громко выдыхаю. Это именно так выглядит? Обдумываю ее вопрос и вжимаю голову в плечи.

Она подается вперед:

— Вот слушаю я тебя… Уж слишком ты по отношению к себе сурова. Если бы кто-нибудь другой так с тобой обходился, ты подала бы судебный иск за издевательство.

Я поглядываю на экземпляр своего скомканного жизнеописания. Что не так, спрашивается? Тянет громко завизжать и во всем обвинить Адама, но я не могу. Подозреваю, что без моего собственного участия в том, что сегодня я сижу здесь, не обошлось.

— Он уже поступал так. — Я начинаю плакать. — Давно. И я его простила.

Каролина участливо спрашивает:

— Что тогда случилось?

— Клиентка… — Я тереблю ниточку на своей блузке. — Женщина, с которой он вел дела. Я так и не узнала, кто именно. Мег тогда было всего девять.

Я и не желала знать, просто хотела, чтобы все кончилось.

Мы оба старались восстановить наши отношения.

— Ниточка обрывается, но я все еще тереблю рукав. — Хотя… на самом-то деле я одна из кожи вон лезла, а он делал вид и подыгрывал. Да пошел он в задницу!

Давай обо мне.

— Ладно. Тогда домашнее задание. Попробуй снова наполнить жизнь радостными мыслями. Можно декламировать позитивные заявления, наподобие мантры…

Я обозначаю улыбку. Без проблем.

— Постарайся, чтобы это было спонтанно. Представь, что делаешь нечто незапланированное.

Я ничего не делаю с ходу, у меня бзик на планах, списках и расписаниях.

— Не уверена, — осторожно говорю я.

— Ты чего-то боишься?

Всего. Я боюсь всего.

Я подъезжаю к дому и вижу на дорожке знакомый автомобиль. Карен сидит на пороге с большим букетом яично-желтых гербер, моих любимых цветов, и бутылкой с яркой этикеткой. Ее лицо обращено к утреннему солнцу.

Мы обнимаемся.

— Десять утра, почему ты не на работе?

— Я сама себе хозяйка. Могу потратить несколько часов на подругу? — Она взмахивает бутылкой.

Я открываю дверь и улыбаюсь:

— Десять утра.

— И что? Здесь совсем чуть-чуть, и еще я принесла апельсиновый сок — если тебе приспичит испортить вкус.

Она смешно морщит нос и надувает губы: конечно, ничего страшнее и вообразить нельзя. Я тянусь и снова ее обнимаю, шепчу на ухо «спасибо!».

Как я рада, что у меня есть Карен! Карен и ее невероятная интуиция — знать, когда мне без нее не обойтись.

И словно в подтверждение этого, когда мы заходим на кухню, она вытаскивает из своей стильной сумки маленький пакетик со свежими рогаликами с лососем и сливочным сыром.

— Хоть поешь нормально, — говорит она и разливает шампанское. Угу, в десять утра, самое время.

Однако мы жуем, пьем и болтаем. По крайней мере, Карен жует, а я пью и болтаю. Временами она просто качает головой. Я рассказываю ей про утренний сеанс с доктором Гетенберг.

Она хмурит брови.

— И чего ты боишься?

Я колеблюсь всего секунду, а потом из глаз начинают литься слезы.

— Всего. Всегда.

Она отодвигает пустой бокал и берет меня за руку:

— Рассказывай.

— Остаться одной… принять его назад… что что-нибудь случится с Мег… что появится другой…

и у меня с ним ничего не выйдет.

Карен фыркает и идет к раковине. Набирает чайник, включает его.

— Если уж дойдет до этого… Поверь моему опыту: один член мало чем отличается от другого.

Я пожимаю плечами. Она смеется.

Загибая пальцы, я продолжаю перечислять свои страхи:

— Дьявола, ведьм, пришельцев…

— Да не сочиняй.

— Правда, Карен. Так и есть.

Она усмехается:

— Офигеть.

— Однажды потерять… — Я напрягаюсь.

— Что потерять?

— Себя… контроль над собой… Если люди увидят, какая я злая, они запрут меня на замок и выбросят ключ.— Я куплю тебе боксерскую грушу. Еще?

— Я беспокоюсь за Мег, как на ней скажется вся эта история. Она обожает отца.

— Не бойся. Она молодая и сильная, в ней слишком много от тебя, чтобы это ее сокрушило.

— Не сокрушит, но, возможно, повлияет на то, как она будет воспринимать мужчин.

— Глупости!

— …заболеть раком. Вдруг выяснится, что пептиды, которые в косметике, — канцерогенные?

Что, если я слишком много пью? Что, если сработала отцовская наследственность?

— Что, если ты просто принимаешь все слишком близко к сердцу?

Я ее не слушаю.

— Еще боюсь темноты, летать на самолетах…

У меня точно завелся внутренний диверсант.

Карен тихо стоит рядом с плюющимся чайником и о чем-то сосредоточенно думает. Я встаю, отвожу подругу к стулу и завариваю две чашки «Ахмада».

Ее руки плотно обхватывают чашку.

— На прошлой неделе мы с ним виделись.

Я замираю.

— Он задолжал мне деньги, и я зашла за чеком.

Он хреново выглядит.

— Надо полагать, если трахаешь официантку.

Хреново выглядит? Поделом. — Присаживаюсь на стул напротив.

— Он говорит, она не официантка, а совладелица ресторана.

— Да хоть единоличная хозяйка! Да хоть владелица целой сети! Она тварь, сука, укравшая у меня мужа!

Карен смеется.

— Обо мне спрашивал?

Не знаю, почему я интересуюсь. Интересуюсь, и все.— Само собой. Выяснял, готова ли я защищать его перед тобой. Я посоветовала ему пойти подрочить. Мерзкий ублюдок… И хорош о нем! — Карен внезапно стучит ладонью по буфету. Я вздрагиваю. — Давай я приеду в следующие выходные? Переночую, закажем еды, может, сходим в бар. Не уверена, что ты созрела, но вдруг ты кого-нибудь подцепишь, ну, так.. просто пообжиматься…