Фиалки на десерт - Мария Метлицкая Страница 7

Вечером, совсем поздно, когда Таня уже давно здорово проголодалась, Лиля как будто случайно вспомнила:

– Ой, а мы же не ужинали! Ты, наверное, хочешь есть?

Таня сглотнула слюну и кивнула. Папа смотрел телевизор и жевал кусок хлеба с колбасой, отломанная горбушка и толстенный кусок колбасы.

«Странно, – подумала Таня, – когда мы жили вместе, папа врывался в квартиру и тут же, незамедлительно, требовал ужин. А перекусы он ненавидел».

Лиля задумчиво стояла у раскрытого холодильника. На лице ее была абсолютная растерянность и даже испуг.

– Может, помочь? – осторожно спросила Таня.

Та очень обрадовалась:

– Ой, правда! Здорово! Я ведь совсем, знаешь ли… Ну, не по этому делу! Не научили – всегда в доме была домработница, ну, как бы точнее выразиться… – Лиля смутилась, – помощница, да! Тетя Нюра всю жизнь с нами жила – она и готовила. И еще нас с мамой растила, ты представляешь? Сначала маму, а потом и меня! – И Лиля опять засмеялась.

А Таня принялась за хозяйство. Самое легкое и любимое – макароны. Они, конечно, нашлись. Сверху – тертый сыр и крутое яйцо. Яйцо мелко порезать. Ну очень вкусно! Вкусно и быстро – этому блюду Таню научила подружка Светка. Светка ненавидела «обедики» – так она называла супы и котлеты. После школы шли к ней и варили макароны.

Итак, через полчаса на столе стояла миска с дымящимися макаронами, присыпанными сыром и яйцами.

Лиля восхищенно хлопала глазами:

– Ну ты у нас гений, Танюш! – И все обращалась к папе, предлагая и ему восхищаться талантливой и смекалистой дочерью: – Нет, Женька! Ты посмотри! Волшебница прямо! Чтобы вот так, минут буквально за десять?

– Вот и учись, дорогая! – усмехнулся довольный отец. – Пора бы, как думаешь?

Ночью Таня проснулась и подошла к окну – за окном стоял густой, темный лес, а над ним, над самыми макушками черных деревьев, лежало тоже темное, почти черное небо, усыпанное мириадами звезд. Было таинственно и пугающе красиво. Чуть поскрипывали деревянные половицы, немного дуло из щелей. Таня замерзла и забралась под одеяло. Ей снова стало грустно – она вспомнила маму, оставшуюся в пустой квартире в самый веселый и домашний праздник, и ей стало так жалко ее, что из глаз потекли слезы.

Утро было ярким и солнечным – на сосне сидел красноголовый дятел и монотонно отбивал привычную дробь. На рябине еще держались последние, не склеванные птичьим народом, красные, словно стеклянные ягоды, и там примостились два снегиря – пухлые, нахохлившиеся, серьезные, словно поспорившие о чем-то супруги.

Таня вышла из комнаты и поняла, что все спят – в доме было оглушительно тихо. Она быстро оделась и вышла во двор. Белоснежный снег искрился на солнце и скрипел под ногами. Было морозно. На чистейшем, без единого облачка, холодновато-голубом небе светило неяркое ленивое солнце.

По забору пробежала пегая тощая белка.

Таня прошлась по дорожке, свернула с нее и набрала в валенки снега. Он начал подтаивать, и она решила, что пора идти – наверное, нужно готовить завтрак. На папину молодую жену она не рассчитывала. В доме было по-прежнему тихо. Таня нашла муку, молоко, яйца, большую миску и принялась за блины.

Вскоре спустился папа и, поводя носом, показал дочке большой палец:

– Умница, Танька! От Лильки моей толку чуть. Ну ты и сама поняла.

Сели за стол вдвоем. Папа махнул рукой:

– Что ты, какое там «обождать Лилю»? Лиля у нас будет спать часов эдак до двух дня, и никак не меньше! Что поделаешь – генеральская внучка! Избалованная девчонка – ты же заметила.

Таня не понимала. Нет, честно, не понимала! Спать до двух дня? Не приготовить мужу и гостье завтрак? Не подумать о праздничном столе? Нет, чудная она, эта новая папина жена! Неплохая, даже хорошая, но странная очень! А папа, похоже, относится к этому с юмором. Вот чудеса!

Таня прекрасно помнила, как папа злился на маму, если, например, не был вовремя готов обед, не постирана или не поглажена рубашка. Если мама бросала на спинку стула юбку или жакет, папа сердился, а мама презрительно хмыкала: «Аккуратист!»

Здесь же… На кухонном столе валялась Лилина расческа. Дубленка была брошена на пол в прихожей. А дамская сумка стояла на холодильнике! Вот чудеса! Ну и ладно! Что Таня занудствует, как бабка? Какая ей разница, что делает эта Лиля или чего не делает? В конце концов, не ей же с ней жить! А папа… Так он ушел к ней от мамы и единственной дочери. Значит, любит?

Лиля и вправду спустилась только к обеду, точнее, к обеденному времени: обеда и не предполагалось. Была вялой, словно не выспалась, и какой-то заторможенной, что ли? Таня вспомнила, как в выходные и в праздники мама с раннего утра уже хлопотала на кухне.

Лиля была неразговорчива, сидела у окна, пила кофе и молча смотрела в окно. Папа хмуро читал газету.

Таня поняла, что она лишняя, и ушла к себе. Прилегла на кровать, взяла книжку и вскоре уснула.

Проснулась она от голода и от шума – кто-то громко разговаривал за дверью, были слышны громкие звуки, хлопанье дверей, топанье шагов и взрывы смеха.

За окном было уже темно. «Скоро Новый год», – подумала Таня и, причесавшись, вышла за дверь.

В большой комнате, где стоял стол и висел абажур, весело потрескивали в камине дрова. В креслах, на диване и стульях сидели несколько мужчин и молодых женщин. Они оживленно разговаривали, перебивали друг друга и смеялись – было видно, что все хорошо знакомы, друг другу рады и им очень весело.

Лиля сидела на коленях у Таниного папы, обвив его шею тонкими длинными руками, и, изящно наклонив красивую голову, прихлебывала из его бокала. Ее обычно бледное, почти белое лицо раскраснелось, и на нем ярко блестели огромные шальные глаза.

Увидев Таню, она спрыгнула с отцовских колен и радостно закричала:

– А вот и наша дочка, ребята!

Все повернули головы и посмотрели на Таню.

Таня залилась румянцем смущения, бросив на папу испуганный взгляд.

Гости равнодушно посмотрели на девочку и снова занялись своими делами. Про Таню они тут же забыли. Она немного посидела в уголке в гостиной, а потом ушла к себе в комнату и попробовала читать. Но было так шумно и так одиноко, что совсем не читалось.

Странное дело – на дворе новогодняя ночь, возле крыльца серебрится игрушками нарядная елка, совсем рядом, за дверью, ходят, смеются, общаются красивые и нарядные люди, а Таня шмыгает носом и больше всего на свете хочет исчезнуть с лица земли.

Вспомнили о ней уже под бой курантов и громкий коллективный отсчет ударов часов – в комнату влетел папа и, схватив ее за руку, выволок в коридор.

Компания сидела за столом, на котором вразнобой были расставлены закуска и разнокалиберная, явно из разных домов, посуда. Было это хаотично, некрасиво и даже неряшливо – словно из сумок каждый достал то, что привез. Впрочем, наверное, все так и было.