Англичанка на велосипеде - Дидье Декуэн Страница 7

Однако на этот раз события, произошедшие в Вундед-Ни, лишили Мэлори Банча возможности совершить ритуал мысленного созерцания возлюбленной: с тех самых пор Элейн Гудейл не покидала епископальной церкви, а если и выходила оттуда, то с покрасневшими глазами, а ее дыхание, срывавшееся с бледных губ, отдавало рвотой. Так что, когда Банч попытался мастурбировать, думая об Элейн, перед ним не возник свежий образ, за который он мог бы зацепиться, — память его была пуста. Поэтому бакалейщик без раздумий согласился на предложение Джейсона Фланнери уступить фотографию мисс Гудейл, если он доставит англичанина на железнодорожную станцию Чадрона.

— А хорошо ли она вышла?

— Может, я слегка ее идеализировал, — допустил Джейсон. — Мне хотелось воплотить образ «ангела над полем битвы».

— Что значит «над полем битвы»? — забеспокоился Банч. — Отдаленный силуэт мне ни к чему.

— Да нет, план крупный: главное — ее взгляд и губы. И то и другое словно подернуто влагой. Глаза — потому, что невозможно смотреть без слез на то, что они видят, а губы — потому, что она только что провела по ним языком.

Банч вздрогнул. Он так и представил себя дома, в Небраске, лежащим перед изображением облизанных губ; он обязательно укрупнит снимок и напечатает его на матовой бумаге, чтобы никакой случайный отблеск лампы или пробравшийся солнечный луч не испортил ему удовольствия.

— А портрет уже можно увидеть?

— Нет, пока он лишь на светочувствительной пластинке, которую вам еще нужно проявить.

— И кто мне это сделает?

— Да любой фотограф графства Шеридан, полагаю.

— А если там, где я живу, не найдется фотографа?

— Значит, найдется в соседнем городке.

Бакалейщик тут же заметил, что они находятся в Америке, где все нацелено на выгоду, и ни один здравомыслящий человек не станет делать бизнес из фотографирования, если можно получить вдесятеро больше, торгуя алкоголем или изгородями. Банч-то как раз предпочитал изгороди — вот чем бы он занялся, доведись начать жизнь сначала! Ведь спрос на этот товар никогда не иссякнет: владелец ранчо должен приобрести не только колья и проволочную сетку, но еще и кучу инструментов, чтобы смонтировать и установить забор. Хитрость коммерсанта состояла в том, чтобы за умеренную плату предложить клиенту колья и сетку и отыграться на ценах за пилу, молоток, кусачки, гаечный ключ, гвозди-скобки для крепления сетки, а также битум, которым как минимум раз в год необходимо пропитывать колья на уровне земли.

— Держу пари, нам придется объехать множество графств в обеих Дакотах — Северной и Южной, — прежде чем мы отыщем безумца, который решился открыть фотографическую лабораторию, — проворчал Мэлори Банч, покачав головой.

— Довезите нас живыми и здоровыми до Чадрона — и обещаю, что сам займусь вашей фотографией.

— Нас? — удивился лошадиный кондитер.

— Меня и девочку, которая со мной путешествует.

— И как ее зовут, эту девочку?

— Эмили, сударь, — произнес Джейсон.

Первое английское имя, пришедшее ему на ум, отдаленно и смутно напоминало Эхои — в обоих были три слога и конечная «и».

Поезд шел на восток — два дребезжащих вагона, прицепленные к локомотиву 4-8-0 «Мастодонт».

Сначала Эмили из всех сил сопротивлялась, не желая садиться в поезд. Чтобы заставить девочку продвигаться, Джейсону пришлось ее подталкивать, точно упрямого бычка, тыча то в плечи, то в бедра заостренными концами штатива Саттона [20], который он нес на плече.

Но в вагоне Эмили осмелела, поскольку любопытство одержало верх: желание узнать, как устроена внутри эта длинная, изрыгающая пар повозка, которую ей доводилось видеть лишь издали и вслед которой ее соплеменники посылали чудовищные проклятия, заставило девочку на время забыть об ужасе, испытанном в снегах Вундед-Ни, о потере всех жизненных ориентиров и невозможности общаться с человеком, отныне определявшим ее судьбу, о которой ей тоже ничего не было известно.

Оказавшись там, куда они едут, он наверняка убьет ее, чтобы содрать с нее кожу и съесть остальное.

Именно такая судьба была уготована всем животным, не считая лошадей, которых лакота брали с собой, когда меняли стойбище. Разве были причины у человека, завладевшего ею, поступить иначе? Он продаст ее бледнолицым на мясо, если не считать немного кожи и совсем чуть-чуть жира; ей вспомнилось, как Шумани оторвала ее от матери и потащила по заснеженному полю, ухватив за ноги — в точности как курицу или кролика.

Впрочем, этот человек ни разу с ней не заговорил (да и кто разговаривает с едой?), иногда он смотрел ей прямо в глаза, но чаще искоса, словно примериваясь, как бы половчее ее убить, продать либо пустить в пищу.

Но пока ничто не мешало Эмили жить полной жизнью маленькой девочки, не мешало играть и развлекаться. С восторженным повизгиванием она хлопала ладошкой по искрящимся хлопьям летучей золы, проникавшим в вагон через окно и садившимся ей на кожу, словно то были кусачие насекомые. Это занимало ее довольно долго. Но потом ветер переменился, вылетавшие из дымовой трубы искорки перестали попадать в вагон, растворяясь в пейзаже за окном, и тогда девочка, свернувшись калачиком, уснула.

Джейсон Фланнери никак не мог дождаться момента, когда ему удастся хорошенько вымыть Эмили.

На конечной остановке железнодорожной линии компании «Фримонт, Элкхорн и Миссури-Вэлли» они пересели на поезд Центральной железной дороги Иллинойса, который довез их до Чикаго.

Считавшийся скорым, поезд тем не менее больше получаса тащился по пригороду, переходя с одного пути на другой, как спица меняет местами петли, вывязывая узор; да и само это расширяющееся на глазах переплетение железнодорожных путей напоминало расположение нитей в мотке грубой коричневой шерсти. Вдоль рельсов бежали люди, пытаясь догнать товарные поезда, на которые, видимо, собирались взобраться. На некоторых вагонах были намалеваны сентенции религиозного толка: «Иисус спасет грешника, если тот раскается» или «Расскажи Господу о своих трудностях, ибо молитва может изменить ход вещей». Джейсон не верил в силу молитвы. После смерти Флоранс он вообще не верил в Бога.

Поезд въехал в зону чикагских скотобоен — огромного скопления загонов для скота, которое с высоты птичьего полета казалось гигантским крестом; на задней площадке вагона казалось, что поезд словно прорывается сквозь тошнотворное, насыщенное влагой облако — настолько пар, поднимавшийся от убойных цехов, был напоен каплями крови и жира.

Под мостом, перекинутым через реку Чикаго, текла темная маслянистая жидкость, на поверхности которой лопались пузырьки газов, образовавшихся при разложении остовов забитых животных, которые сбрасывали прямо в воду. Загрязнение реки достигло такой стадии, что поговаривали, будто можно спокойно перебраться на другой берег, идя по поверхности воды, ставшей густой, как магма.