Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман Страница 7

Эта цитата из позднего романа уже названного Олдоса Хаксли «Обезьяна и сущность» (Ape and Essence, 1948) демонстрирует еще один вариант катастрофы, к которому в последние десятилетия все чаще обращаются отечественные фантасты. Социальная напряженность, экономическая нестабильность, какая-нибудь изнуряющая региональная «спецоперация», буйство стихий, паника – все это, по мнению наших авторов, годится в качестве первотолчка для «бунта бессмысленного и беспощадного», царства хаоса и следующей за ним тоталитарной диктатуры. В антиутопиях, впрочем, далеко не всегда описывается разрушение материальной среды, но всегда – тотальное разрушение моральных основ цивилизации.

Обратим внимание: для нашего общества феномен «остановившейся машины» не был вообще никаким феноменом. Авария любого уровня (кроме, пожалуй, чернобыльской) с какого-то времени стала у нас восприниматься общественным сознанием как явление почти заурядное, совсем не апокалиптическое и даже малоинтересное. В 1989 году Александр Кабаков опубликовал в перестроечном «Искусстве кино» прогремевшую на всю страну повесть «Невозвращенец» – о мрачном грядущем, ожидающем СССР. Не техногенные катастрофы, по Кабакову, станут причиной бед: советскую державу подточит экономический коллапс, а обрушит военная диктатура. Генерал Панаев, взяв власть, не сможет ее удержать, и из щелей полезет всякая мразь: вооруженные бандиты с убеждениями, отвязавшиеся борцы за равенство и просто громилы. Право силы победит силу права, начнется дробление империи, процесс станет неуправляемым. Рядовые обыватели будут запасаться питьевой водой и оружием, учиться переходить улицы бегом и палить во все непонятное – на всякий случай…

Как видим, здесь впервые очерчен абрис «антиутопии по-русски». При этом дискомфортный мир у нас воспринимается как данность: его нельзя изменить и надо лишь приспособиться наилучшим образом. Масштабы описанных бедствий в различных произведениях – в зависимости от конкретных авторских задач – могут варьироваться. В тех случаях, когда «вялотекущая катастрофа» незаметно смыкается с повседневной реальностью, а настоящее плавно переходит в будущее, само понятие «антиутопия» отступает. Как замечал Юрий Трифонов, «когда течешь в лаве, не замечаешь жара».

Аэлита

Аэлитой зовут героиню одноименного романа графа Алексея Толстого (1923) и немого фильма (1924), поставленного Яковом Протазановым по отдаленным мотивам Толстого (роман – чисто фантастический, а в фильме к фантастике зачем-то добавлен глупейший детектив с переодеваниями, притом в финале все, увиденное зрителями, оказывается сном главного героя). В переводе с марсианского имя означает «свет звезды, который виден в последний раз». Сюжет – ударная смесь Освальда Шпенглера с Эдгаром Берроузом, обернутая в несколько слоев «сменовеховской» лояльности к победившему большевизму.

Инженер Лось и бывший красноармеец Гусев за государственный счет отправляются к Марсу: первый из героев – в надежде на то, что полет отвлечет от мучительных воспоминаний о смерти жены, второй – потому что за годы революции и Гражданской войны привык с кем-то сражаться и надеется найти (или устроить) на Марсе очередную заваруху.

Как и ожидалось, Марс (Тума) обитаем: там живут потомки жителей Атлантиды, успевших вовремя сбежать с тонущего континента. Пепельноволосая Аэлита – дочь диктатора Марса Тускуба. Лось влюбляется в красавицу, а Гусев помогает местному пролетариату в борьбе с диктатурой. Собственно, ни Тускубу, ни Гусеву марсиан не жаль, и оба занимаются примерно одним и тем же: добивают старый Марс. Но практичный Гусев действует бодро и с огоньком – в отличие от эстета Тускуба, который хотел посмаковать процесс, сделав его медленным и печальным («Мы не спасем цивилизации, мы даже не отсрочим ее гибели, но мы дадим… миру умереть спокойно и торжественно»). Восстание захлебывается, земляне улетают восвояси, и до сих пор неизвестно, что хуже: плановый закат Марса «по-тускубьи» или построение Трудкоммуны имени тов. Гора в лабиринте царицы Магр.

После выхода «Аэлиты» современники Толстого (например, Корней Чуковский или Юрий Тынянов) упрекали роман в недостатке художественности («Марс скучен, как Марсово поле» – цитирую Тынянова). Сегодняшний читатель найдет в «научных» описаниях ракеты и полета очевидные нелепости, а рассказы Аэлиты о прошлом своего народа хочется побыстрее пролистать. Но в целом произведение написано лихо и динамично, с пониманием законов жанра. В нашей стране оно переиздавалось более полусотни раз (обычно в адаптированном для детей варианте и в компании с еще одним фантастическим романом того же Толстого, «Гиперболоид инженера Гарина»). Позднее отечественные фантасты не раз сочиняли сиквелы или вольные ремейки «Аэлиты», по преимуществу графоманские. Среди них – «Марс пробуждается» (1961) Константина Волкова, «Звезды последний луч» (1987) Анатолия Андреева, «Магацитлы» (2003) Василия Головачева и др. Однако даже в новейшие времена никто не рискнул по-настоящему модернизировать сюжет, превратив роман в «космическую оперу»…

Но вернемся к экзотическому заголовку книги. В СССР именем «Аэлита», придуманным Толстым, называли кинотеатры, кафе, сорт свеклы, электрогитары, а некоторые родители – еще и новорожденных дочерей. Однако наилучший способ применения имени придумали в Свердловске, где с 1981 года проводится всероссийский фестиваль фантастики и вручается одноименная премия (см. Премии фантастические), учрежденная журналом «Уральский следопыт» (см.) и Союзом писателей РСФСР. В первый год существования премии она была вручена братьям Стругацким и Александру Казанцеву, затем ежегодное лауреатство стало «сольным». В числе награжденных в разные годы оказывались Кир Булычев, Виктор Колупаев, Сергей Снегов, Павел Амнуэль, Вадим Шефнер, Север Гансовский, Евгений Филенко и другие. Поначалу премия вручалась по преимуществу за конкретное произведение, но затем возобладала обтекаемая формулировка «За вклад в фантастику». Удивительно, что до сих пор никто не догадался вручить эту премию – с той же формулировкой – автору романа «Аэлита» (посмертно). Ведь заслужил!

Библиография фантастики в СССР

Библиография вообще – книгоописание, часть книговедения. Работники этой почтенной и скучноватой отрасли собирают информацию о книжных и прочих публикациях с целью систематизировать их и наладить учет всего изданного. В СССР библиография фантастики приобрела почти культовое значение: в условиях дефицита соответствующих книг и крайней разбросанности журнальных публикаций библиограф соединял в одном лице кладоискателя и сэнсэя. Сперва он тщательно процеживал все, что издавалось от Калининграда до Владивостока, и искал, не блеснет ли где-то жемчужное зерно явной или «скрытой» фантастики, а затем делился с учениками бесценным уловом. Еще с довоенных времен среди редакторов и издателей находились удальцы, мечтавшие поднять тираж или престиж за счет фантастики, и порой им удавалось контрабандой протащить НФ рассказ.

При советской власти фантастика печаталась не только в научно-популярных журналах, вроде «Химии и жизни» или «Знание – сила», где были отдельные рубрики (см. Страна Фантазия, Наука и мысль), детских и молодежных – таких как «Пионер», «Парус» или «Уральский следопыт» (см.) – или периферийных «толстяков», типа «Волги» или «Звезды Востока», но и в ведомственных изданиях, типа «Советского шахтера»… Впрочем, периодикой библиографы озаботились позже, в 1980 году («Погребенные в периодике» Виталия Бугрова, завотделом фантастики «Уральского следопыта»), а для начала просто фиксировали и «расписывали» то, что было на поверхности: книжные издания.