Записки упрямого человека. Быль - Иван Охлобыстин Страница 7

Вот, наверное, о чем гудят провода на линии высоковольтных башен. Практически эльфийская баллада.

Нам нужно было ее пропеть, едва мы вернулись из Италии. Собирались недолго, половину вещей забыли. Я выходил последним, обернуться побоялся. Машину Кыссы с детьми догнал у Пирамиды у сорокового километра. Савва обкакался. Дуся залезла в крапиву.

Нюша засунула указательный палец в банку с мокрыми салфетками, а вытащить не смогла. Хохотали десять минут. Пришлось успокаивать пострадавшего ребенка рассказом, как в шесть лет лизнул на морозе дверную ручку и десять минут ждал, пока воспиталка из чайника кипятком отольет.

Но доехали. После необременительных прополок клубничных грядок пошли в поход к Страшной Загадочной Пещере (СЗП). СЗП – это бетонная труба под шоссе в трех километрах от дачного поселка. Еще есть «Потерянный лес» (где потеряны: солнцезащитные очки «Окли», органайзер HCT «Метеор» и Варина зеленая туфля с брошкой). Есть «Зал утопленника под мостами» (болотистая поляна с холмиком, действительно напоминающим свежую могилу, мало того, увенчанную крестом, сваренным из пяти ржавых арматурных прутов), «Мертвое озеро» (ныне молодая свалка) и «Чужой лес». В последнем мы с Дусей обнаружили привинченную на высоте пяти метров к сосне деревянную коробку, но не скворечник. Я предположил, что это метеостанция, а шестилетняя Дуся подумала, что там внутри лежит отрубленная голова Алисы Селезневой. Поскольку тех космических пиратов из фильма «Гостья из будущего» отпустили, и они отомстили.

К слову, один из пиратов (Невинный) умер. Царство ему небесное. Добрый был человек. Как часто стали умирать знакомые! Янковский, теперь Невинный. Помянем их вечером с тещей, которая всю жизнь работала большим начальником, а взяток не брала, с тестем – геологом-буровиком, принципиально не пробурившим скважину у себя на участке, и с моей белоснежной лебедицей, пределом бескорыстия и христианской тяги к самопожертвованию.

Будет ворочаться в кронах деревьев ленивый ветер, будут сиять светом многотысячелетней давности звезды над головами, будут хрустеть в костре влажные после зимы дрова и будет ощущение, которого так никогда и не узнают другие народы, – надмирного покоя людей из страны, где ночуют легенды.

Р.S. 1. В последние дни съемок «Ивана Грозного» Янковский выпросил у костюмеров свой игровой крест – точную копию креста святого Филиппа, и я бегал ночью в Александровский монастырь, чтобы освятить этот крест по просьбе корифея. Храм мне открыл сонный инок, без лишних слов выдал облачение, наперстный крест, кропило и банку со святой водой. Я освятил крест и вернулся в гостиницу к Олегу Ивановичу. Он кокетничал в лобби-баре с девчатами-гримерами и пил с Лунгиным «Бехтеревку». Мое усердие обещал вознаградить на следующий день порцией жареных перепелов в ресторане «Трапеза». Тоже ночь была. Суздальская, дремучая.

2. Мой старинный друг, хороший человек, предлагал оплатить все лечение Олега Ивановича так, анонимно, без спонсорских фуршетов, но корифей отказался. «Спасибо. Все хорошо», – ответил Янковский и через месяц умер. Выходит, действительно все хорошо закончилось.

А я, когда узнал, что Мюнхгаузен умер, заплакал. Но так, чтобы дети не видели, в туалете римского отеля. Папы не плачут.

В наше обескровленное прагматизмом время дачные поверья – беспроигрышный вариант для литературного самоутверждения, и мне, как человеку, увы, гордому, это в определенной степени оскорбительно.

Хотя, с другой стороны, видимая польза от подобного чтения значительно превосходит греховные слабости автора. Польза как развлекательного действия, ответственная за приведение в порядок рассудка после общения с деловыми партнерами, так и педагогического, ответственная за воздушное напоминание о бренности житейских противоречий и обязательной, в жанре явленной нам Богом реальности, победы добра над злом.

Итак, 20 июля, в венец лета, моя боголюбивая теща решила перекрыть полы в беседке и, как следствие, отправила меня на рынок за досками с Николаем – местным разнорабочим. Николай – мужик пустой, его жена Лилька долгий срок числилась в кооперативе комендантом, была матерщинница, да и лицо имела также не умилительное, не с плаката «Ингосстраха». Николай же имел машину «Жигули» шестой модели, десятилеткой, на которой мы поехали за досками на строительный рынок в деревню Ядромино. Пока ехали, Николай всячески искал беседы, чтобы намекнуть на причитающийся магарыч.

– Это вот, там я… денег мне и не надо, ты мне там, вот это… пиво в магазине купишь, и все, – в итоге сформулировал он. – Я это там, вот это… «Сокол» люблю, полтора литра.

Пока я покупал ему пиво, он успел подловить знакомого дачника, и тот, несчастный, чтобы скорее расстаться, налил «сотенного» из припаса в багажнике. С заднего сиденья машины дачника за всем наблюдали обеспокоенные супруга и болонка.

– Лилька будет на тебя кричать, – напомнил я подельщику. – И на меня будет.

– Значит, это как вот… не узнает, ты не говори. Мне сам это… где вот самое… нормально. Доски возьмем, где, как вот, надо. А то жара, – уверил он.

И действительно, шестиметровые доски мы купили без происшествий, Николай привязал их веревочкой и опротестовал аренду «Газели», чей водитель с большим, глупым и ленивым лицом грыз семечки под солнцем на лавке рядом.

– Куда?! Тысячу за доску хоть. Одна цена. Он это вот, не жилец, за ним Ленин придет вот, – аргументировал Николай.

Признаться, что к этому времени манера Николая выражать мысли стала меня изрядно раздражать, но из соображений хорошего тона я поинтересовался: «В смысле, Ленин придет?»

– Так это он, на своей, вот там… помогал плиты из пионерлагеря вывезти. Этим, которые на иномарке, под каток там как, значит, вот. На пятьдесят метров голову у одного отбило, искали там вот все. Вокруг.

– А Ленин как причастен к этой трагедии? – смиренно продолжил я изнурительную беседу.

– Он и спихнул этих под каток. Они памятник свалили, а я взял Ленина себе… потом вот. Бесплатно почти. Там чугун, он палкой, без руки, не сломаешь, вот скульптура… прошлый социализм, – увлеченно рассказывал Николай. – Где это вот, меня тоже звали машину обмывать, а меня Лилька с насосом заставила, а они поехали втроем, и под каток. Обратно когда ехали. Я насос делаю, пиво поставил в тень, под Ленина, я его зеленой краской покрасил, которая от забора осталась там, где вот. Сижу, хочу пива попить, а оно горячее… и тени нет. У столба есть, у кастрюли есть, а у Ленина нет. Ну, так я к Лильке, потому что она знает, что. У меня так пять лет назад было. Отравился сильно. Ловили. В общем, к Лильке иду, слышу – идет сзади. Я там гляжу – тень есть. Ленина. Владимира, вот как где это, Ильича.

Когда я дешифровал эту часть истории для дочери Евдокии, во время ежедневного десятикилометрового променада по окрестным полям, безвинное дитя резонно предположило, что Николай, как всегда, «наколдырился».

– Логику приемлю. Первое, что приходит в голову, – согласился я. – Но ты подумай: у Николая провал в образном мышлении. Где он узнал?