Давай надеяться на лучшее - Каролина Сеттерваль Страница 7

Нет.

Нет.

Нет.

Нет.

Этого я не вынесу.

Меня словно пробуждают из состояния пассивной полудремы, в которой я из последних сил старалась слушать врача и понимать, что он говорит. И вот он дошел до того момента, которого я больше всего боялась. Я не хочу туда идти.

Я говорю, что мне это не нужно, что я этого не вынесу. Я попрощалась с папой, когда он умер, и с бабушкой, когда она умерла, но сейчас я не могу. Это просто невозможно.

У меня начинается истерика. Меня трясет, я рыдаю навзрыд, сопли и слюни льются на рубашку твоего брата, когда он крепко обнимает меня – я исчезаю в его объятиях и не желаю их покидать. «Ты сможешь», – шепчет он мне в ухо, куда тоже, вероятно, затекли мои сопли, но он продолжает шептать, крепко обнимая меня. «Мы пойдем вместе, – говорит он. – Надо это сделать. Это важно».

Не знаю, как долго мы стоим так. Но каким-то образом твои родители, моя мачеха и Иван уже побывали у тебя в комнате. Они окружают нас, стоящих посреди комнаты, оплетают неуклюжими объятиями, которые почти душат меня – мне не хватает воздуха, их руки давят на меня со всех сторон, я не могу дышать. Они говорят, что там внутри так хорошо, что у тебя такое спокойное лицо и что мне полезно будет зайти туда.

Я сдаюсь. Я должна вырваться из этих объятий, снова вдохнуть собственного воздуха, а мне никак не освободиться, если я не соглашусь в последний раз зайти к тебе. Твой брат крепко обнимает меня, и мы вместе заходим в комнату, чтобы попрощаться. Когда мы переступаем порог, я крепко зажмуриваюсь.

Весь день мы гуляли по городу, и вскоре после обеда ты заявил мне, что это лучший день рождения в твоей жизни. В парке Тантулунден мы устроили пикник, и ты все время держал меня за руку. Там ты впервые обратил внимание, что я кусаю ногти. Ты посмотрел на них – на ту часть моего тела, которой я более всего стыжусь, которая выдает всю мою нервозность и отсутствие самоконтроля, но у тебя это, похоже, не вызвало отвращения. Ты гладил, целовал, проводил кончиками пальцев по неровным краям моих коротких ногтей и через некоторое время произнес, словно констатируя факт, а не осуждая, что у меня пальцы как у гитаристки.

Сердце у меня стучало от стыда, и я почувствовала, что краснею. Ненавижу, когда кто-то изучает мои пальцы вблизи, но на этот раз это делал ты, и это было необходимо. В мои намерения входит довольно часто фигурировать в твоей жизни с этими своими пальцами. Собственно говоря, мне хотелось бы, чтобы с нынешнего момента мои пальцы постоянно контактировали с твоим телом.

Во второй половине дня настроение у тебя резко меняется. Я не понимаю, что происходит. Ты больше не смеешься моим шуткам, а твой взгляд все чаще зависает в облаках. В разговоре ты участвуешь все меньше. Похоже, ты о чем-то размышляешь. Ты перестал обнимать меня на ходу. Я же изо всех сил пытаюсь казаться веселой, говорю больше, чем раньше, смеюсь больше, чем раньше, но ты уже не со мной. В попытке спасти ситуацию я предлагаю поужинать и выпить вина на веранде ресторана, который относится к любимому нами обоими ночному клубу. Там сегодня играет группа, солиста которой я знаю – и надеюсь, что он тебе понравится. Я начинаю рассказывать о его потрясающем голосе, упоминаю Нила Янга, рассказываю парочку историй из личной жизни певца. Внезапно включившись, ты смотришь на меня и прерываешь мой словесный поток.

– Если ты не возражаешь, я хотел бы пойти домой и побыть сегодня вечером один, – говоришь ты.

– Конечно, само собой, я не возражаю, – отвечаю я с преувеличенным энтузиазмом. На душе у меня совсем другое.

Потом все происходит быстро – окончание вечера уже определено, мы решили, что расстанемся, так почему бы не сделать это немедленно. Похоже, именно так ты рассуждаешь. Кажется, ты испытываешь облегчение. В том месте, где улица идет вверх, на возвышении, ты наскоро целуешь меня в щеку – и вот я вижу, как твои идеальные ноги быстро уходят от меня в сторону твоего дома. Я вижу, как ты вставляешь в уши наушники и на ходу натягиваешь на голову капюшон. Мне даже чудится, что твои шаги стали легче, твоя спина кажется почти счастливой. Я стою неподвижно и смотрю тебе вслед, готовая помахать, если ты вдруг обернешься. Ты не оборачиваешься. Твой силуэт удаляется прочь по Хуншгатан, и когда ты становишься таким маленьким, что тебя заслоняют от меня другие пешеходы, спешащие по тротуару, я поворачиваюсь и иду прочь. Я понятия не имею, что именно только что произошло, и ломаю голову, когда ты мне снова позвонишь.

Итак, я иду в ресторан и праздную твой день рождения без тебя. На открытой веранде я встречаю друзей, но весь вечер и всю ночь не могу думать ни о чем другом. Мое отличное настроение улетучилось. Когда тебя нет рядом, мне уже невесело. А ты сидишь дома. Во всяком случае, я так думаю. Казалось, ты рад пойти домой, рад уйти от меня. В душу закрадывается подозрение, что ты позвонишь самое раннее завтра. От этой мысли мне больно.

Я подхожу к кровати и глажу тебя по щеке. Такое ощущение, что это не ты. Там лежит тело, твое тело, – а тебя уже нет. Наверное, врач выровнял тебе лицо – на щеках у тебя как будто бы слой пудры. Глаза у тебя теперь закрыты, и все тело лежит под одеялом. Нога уже не торчит у изножья кровати. Ты лежишь в постели, ты мертв, и я понимаю – все это задумано для того, чтобы мое последнее воспоминание о тебе осталось красивым. Но я знаю, что этого не будет. Теперь от тебя осталось только тело. Тело, которое врач приукрасил, чтобы подарить нам возможность попрощаться.

Ты не похож сам на себя. Ты похож на всех остальных, кого я видела мертвыми. Ты выглядишь так, как выглядели папа и бабушка, когда умерли. Ты лежишь в постели, плоский и неподвижный. Приведенный в порядок, холодный, бледный… но тебя там нет. Я знала об этом еще тогда, когда открыла глаза, когда твой брат подвел меня к кровати – что ты будешь выглядеть именно так. И я знаю, что не таким буду тебя вспоминать. Я уже видела тебя мертвым. И тогда нас было только трое – ты, я и Иван.

Мне не хватает тебя такого, каким ты был ранним утром. Мне не хватает твоей помятой щеки, полуоткрытого глаза и твоей странной позы, когда ты лежал, уткнувшись в подушку. Мне не хватает тебя такого, каким ты был только что. Мне не хватает того последнего момента интимности, когда мы еще были только втроем.

Я глажу тебя по щеке и шепчу свое «прощай». Вижу себя со стороны, стыжусь того, что плачу недостаточно. Твой брат плачет – впервые с тех пор, как он вошел в квартиру, слезы ручьями текут по его щекам. Он глотает их, обращаясь к тебе, но голос все равно звучит неестественно. Он наклоняется к тебе. «Прощай, братец», – произносит он. Целует тебя в лоб. «Братик мой», – шепчет он и осторожно обнимает тебя, не приподнимая одеяла и не двигая твои руки. Его лицо утыкается в подушку рядом с твоим. «Дорогой мой братик», – доносится до меня из подушки.

Я отвожу взгляд, чувствую себя лишней, словно человек, невольно ставший свидетелем интимной сцены. Мне хочется поскорее уйти. Я знала, что так и буду себя чувствовать. Все это я сделала из чувства долга. Теперь все кончено. Твой брат в последний раз гладит тебя по щеке. Мы выходим из комнаты – это был последний раз, когда я видела тебя.