Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский Страница 7

Пытаясь, так сказать, “обрести корни”, молодые журналисты эпохи перестройки часто обращались за советами к шестидесятникам, но уже несколько лет спустя, как это нередко случается между “отцами и детьми”, они стали отвергать и осмеивать своих предшественников.

На каждом человеке лежит отблеск истории. Одних он опаляет жарким и грозным светом, на других едва заметен, чуть теплится, но он существует на всех. История полыхает, как громадный костер, и каждый из нас бросает в него свой хворост.

Картонная папка с личным делом Егора Яковлева; на ней – стандартная фотография, какие делались на советский паспорт: серьезное лицо советского человека в темном костюме и очках в роговой оправе. “Яковлев, Егор Владимирович, 1930-го года рождения, член Коммунистической партии с 1953 года. В 1954 году окончил Московский историко-архивный институт. Пишет статьи о партийной пропаганде, о развитии СССР и коммунистической этике; уделяет особое внимание ленинской тематике”. Затем – стандартная характеристика: “политически грамотен, морально устойчив, идеологически выдержан” [19].

Егор не был ни самым талантливым, ни самым умным представителем своего поколения. Но он был одним из самых ярких. Поколенческие черты просматривались в нем ясно и не были “замутнены” личным гением. На поле российской политической жизни он оставался дольше, чем многие другие. В его судьбе отразилась драма поколения, которое пыталось перестроить Советский Союз и в результате предрешило его распад. Так каким же образом “идеологически выдержанный” журналист, автор книг о Ленине стал могильщиком системы, которая его породила? Что придавало ему и людям его круга силу и решимость для того, чтобы подниматься наверх? Можно начать с незаменимого исторического документа советской эпохи – с анкеты. Ее множество раз приходилось заполнять каждому гражданину СССР: при приеме в институт и на работу, вступлении в комсомол и партию, продвигаясь по службе, перед поездкой за границу… Егор впервые заполнял подробную анкету в 1949 году, когда поступал в Историко-архивный институт. Анкета эта начиналась с вопроса о родителях. Пожелтевшая бумага плохого качества, поблекшие синие чернила, убористый почерк: “Отец: Яковлев Владимир Иванович, участник революционного движения с 1911 года, член Коммунистической партии с 1 января 1919 года. В первые годы после революции работал в ЧК Украины…” [20].

ЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем – изначально была призвана покончить с грабежом и мародерством. Однако этот орган довольно быстро превратился в тайную политическую полицию, задача которой сводилась к пресечению контрреволюционной деятельности и ликвидации “классовых врагов”. Отец Егора возглавлял отдел ЧК в Одессе, которая перешла в руки большевиков в апреле 1919 года. Иван Бунин (первый из русских писателей, удостоенный Нобелевской премии по литературе), не принявший революцию и уехавший из России, в 1919 году по пути в Константинополь оказался в Одессе – в то самое время, когда там служил отец Яковлева: “Мертвый, пустой порт, мертвый, загаженный город…”. “Чрезвычайка [отдел ЧК, где служил отец Яковлева – авт.], в мокром асфальте жидкой кровью текут отражения от красных флагов, обвисших от дождя и особенно паскудных” [21]. И далее: “…день и ночь живем в оргии смерти. И все во имя «светлого будущего», которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака. И образовался на земле уже целый легион специалистов, подрядчиков по устроению человеческого благополучия” [22].

Егор представлял себе другую Одессу – ту, что описывал приветствовавший революцию Исаак Бабель в своих рассказах о Бене Крике. В воображении Егора те, с кем сражался его отец, “были затянуты в малиновые жилеты, их стальные плечи охватывали рыжие пиджаки…” [23]. Считалось, что именно Яковлев-старший поймал легендарного бандита Мишку Япончика, который и послужил прототипом для бабелевского Бени Крика. Действительно ли отец Егора изловил Япончика, доподлинно не известно. Зато известно другое: по свидетельству Григория Беседовского, бывшего советского дипломата, в 1928 году бежавшего из посольства и попросившего политического убежища в Париже, Владимир Яковлев был “странным и зловещим” человеком и отличался чрезвычайной жестокостью. За три месяца пребывания на посту начальника одесской ЧК он отдал приказы о расстреле 5000 человек – в том числе и собственного отца, который был активным членом ультранационалистической, монархической и антисемитской организации “Союз русского народа”. Сам Егор рассказывал, что дед сильно пил, занимался рукоприкладством и часто угрожал ножом жене – бабушке Егора. Когда его задержали за контрреволюционную деятельность, отец Егора решил поступить по законам революционного времени и отдал приказ о расстреле. После этого бабушка Егора, по-видимому, покончила с собой в квартире сына.

Можно ли назвать такой поступок бесчеловечным? Пожалуй. Однако Егор никогда не забывал и о судьбе сестры своего отца, которую забили насмерть железными прутьями казаки, когда при обыске нашли при ней революционную литературу. Беспощадность тех лет диктовалась “чистотой революции и ее идеалов”, а также “нетерпением – самым удивительным качеством революционера” [24], – писал Егор в своей небольшой книжке, вышедшей в 1965 году. Книга называлась “Я иду с тобой” и была написана в форме воображаемой беседы с отцом. В том же году был напечатан полудокументальный роман Юрия Трифонова “Отблеск костра” – о жизни собственного отца, участника революции и гражданской войны. Дети старых большевиков и впрямь жили в отблеске того костра, который развели родители и который их же и погубил; советскую историю эти люди воспринимали как семейную.

Отца Егора не стало в 1935-м – за два года до начала Большого террора, уничтожившего огромную часть старых большевиков. Егору было тогда пять лет. Отец вроде бы умер от рака, но ходили слухи, что его отравили. “Прошло всего несколько лет – и почти все бывшие сослуживцы его отца куда-то пропали. Егор вспоминал, как в 1937 году к его матери пришел друг семьи и начал рассказывать о том, что людей забирают посреди ночи. И как мать спокойно ответила на это расхожей фразой: «Лес рубят – щепки летят»” [25].