Страсти по Маргарите - Андрей Константинов Страница 71

В итоге я остался с Никой, и в самом скором времени наше соседство приняло обоюдовыгодный характер. Так, в частности, из всего нашего класса мне единственному дозволялось неформальное общение с Леди Совершенство (пусть в пределах разумного, но зато и во внешкольное время тоже), что, по мнению окружающих, дорогого стоило. В свою очередь на меня было свалено бремя подготовки Никиных домашних заданий по гуманитарным предметам (за точные науки у нее отвечал наш тихоня-ботаник Лева Голотон), обязательство восхищаться ею по поводу и без такового (пределы восхищения в данном случае не установливались), а также право откусывать уши всем тем, кто осмелится на нее посягнуть либо на кого она укажет лично. До последнего, слава Богу, дело не дошло.

Этот наш негласный школьный договор просуществовал вплоть до второго курса журфака, на который мы с Никой поступили ровно десять лет назад. Выбор профессии был сделан довольно банально: идти по отцовским филологическим тропам мне не климатило, а ничего другого, кроме как сносно и грамотно писать тексты, я, к счастью ли, к стыду ли, не умел. Нике же было абсолютно все равно куда поступать, к тому же в то время она грезила славой восходящих звезд от тележурналистики – Сорокиной, Бакониной, Агапитовой и иже с ними. На том и порешилось. У меня с поступлением особых проблем не возникло, а вот как это удалось Нике, я, признаться, не знаю до сих пор. Все, что я мог тогда для нее сделать – это написать вступительное сочинение, однако помочь на устных предметах в силу объективных причин не мог. В дальнейшем до меня доходили слухи, что тогда не обошлось без какой-то фривольной истории, связанной с председателем экзаменационной комиссии, весьма падким до юных абитуриенток, но в эти подробности я не вникал. Да и не хотел вникать, если честно.

На первом курсе мы с Никой по старинке все еще сидели за одной партой, но потом она окончательно освоилась с обстановкой и ушла в свободное плавание. С этого времени мои акции резко упали в цене: домашними заданиями она себя больше не утруждала, а список ее обожателей разросся многократно и теперь неуклонно стремился к бесконечности. Самое ужасное, что в Никином окружении появились такие парнишки, что, попытайся я по старой памяти откусить им ухо, в лучшем случае они выбили бы мне все зубы, а в худшем – закопали прямо здесь, на набережной под сфинксами. Поначалу я здорово переживал такое вот предательство (в отличие от Ники я расценивал это именно так), но потом ничего… привык. К тому же у меня появилась целая куча новых друзей и подруг, которые в отличие от Ники умели не только брать, но и давать. Последнее, с одной стороны, довольно ценное для подруг качество, едва не стоило мне похода в ЗАГС: наша провинциальная однокурсница Зиночка зело запала на мою отдельную квартиру в центре, а потому с маниакальным упорством при каждом удобном случае тянула меня в койку и при этом всякий раз забывала предохраняться, постоянно ссылаясь на свою, почему-то все еще девичью, память. В конце концов мне это надоело и я соврал ей, что мои родители – ортодоксальные иудеи, строго-настрого запретившие мне жениться на иноплеменницах под угрозой проклятия и лишения квартиры. После этого Зинаида резко потеряла ко мне всякий интерес и быстренько окрутила нашего товарища Костю, воспитанного не в столь строгих религиозных традициях.

За все годы учебы Ника ни разу не принимала участия в наших групповухах (в смысле, тусовках одногруппников), которые, понятное дело, в основном проходили у меня на Мичуринской. Мы для нее со своими гитарами, танцами до упаду и модной в ту пору большой и дешевой «Сангрией» были людьми с другой планеты. Уже тогда ее планкой, ниже которой она просто не могла опускаться, были ресторан «Доменикос» и только что открывшееся казино «Конти». Правда, под занавес учебы наши, как тогда казалось окончательно параллельные прямые все ж таки пересеклись – это случилось, когда Нике срочно потребовалось написать диплом. Я пытался быть непреклонен и напускал на себя вид «разошедшегося в море корабля», но в конце концов сломался и за неделю написал ей твердо троечный диплом (это было ее условием – Ника была уверена, что в противном случае у преподов возникнут серьезные сомнения относительно авторских прав на сей интеллектуальный продукт). В благодарность за мою отзывчивость Стрельцова подарила мне весьма своеобразную, но от того не менее запоминающуюся ночь любви. О! Это было что-то с чем-то!!! И, между прочим, совсем не то, о чем вы подумали…

Конец мая, время молодых белых ночей… Мы с Никой, предварительно затарившись двумя бутылками «Хванчкары», вышли в ночное и до самого утра бродили по набережным, перемежая любование раскинувшимися по обе стороны Невы мостами с винными возлияниями и поцелуями до одури и взасос. Это было потрясающе! Искусанные Никой губы у меня потом саднили пару дней, не меньше, но с тех пор ничего более яркого и прекрасного в моей жизни, признаюсь, пока не происходило… Когда впоследствии на одной из вечеринок меня познакомили с известным бардом Олегом Митяевым, то, будучи в легком подпитии, я рассказал ему эту историю. Олег настолько вдохновился этой картинкой, что затем даже использовал ее в своей новой песне. Помните? «Под животом моста мы пили с ней вино, / Могли бы лет до ста мы целоваться, но / Краток речной маршрут, кончилась „Хванчкара“, / Поздно и дома ждут, пора…» Ну, а через две недели после нашей ночной прогулки мы все благополучно защитили свои дипломы и, естественно, отправились это дело отмечать. Это был единственный раз, когда к нашей компании присоединилась Ника, и сие знаковое событие было просто обречено на какое-то неординарное завершение. Так оно и случилось – я сломал ногу. При непосредственном Никином участии…

…День не заладился с самого утра: клиенты и заказчики, не сговариваясь, вдруг разом вспомнили о моем существовании, и понеслось – то тюлень позвонит, то олень, так что на «главненькое» времени совсем не оставалось. Между тем мне край как нужно было завершить статью, которую московский закадыка Борька Краснов брался протащить, минуя отборочные туры, сразу в финал всероссийского журналистского конкурса «Социальная ответственность и печатное слово». У меня уже имелись кой-какие задумки плюс неплохой исходный материалец «со слезой», а посему я небезосновательно надеялся стать как минимум дипломантом этого идиотского конкурса. Не то чтобы сейчас я остро нуждался в заявленной организаторами денежной премии, просто само попадание в шорт-лист этого престижного, хотя и малость «павлиньего» мероприятия, сулило немалые дивиденды в плане дальнейшей самораскрутки, а кроме того, автоматически поднимало мою ценовую планку как зело профессионального, а главное, независимого журналиста-одиночки. В данном случае «независимого» следует читать как «работающего независимо от чужих и собственных политических и моральных убеждений».

К середине дня мне наконец удалось отшить всех страждущих, накормив их пятью хлебами обещаний и двумя маленькими рыбками в виде парочки сырых (а в некоторых местах и довольно скользких) текстов. После этого я решительно отключил городской телефон и принялся ваять свою нетленку. Но едва лишь мне удалось выстроить не лишенный изящества лид и сформулировать ключевую фразу о том, что «социальная ответственность – это бремя, которое мы вынуждены нести вместе», как заголосил мобильник, высветив комбинацию из десяти цифр, за которыми угадывалась Ника Стрельцова. Я матюгнулся, но все-таки ответил: