Субмарина - Джо Данторн Страница 71

— Ее кожа стала хуже, — замечаю я.

— Может, от стресса перед экзаменами?

— Скорее, из-за собаки. Она завела новую собаку.

— Какой породы?

— Борзая.

— Хорошая порода, — произносит она.

— Но это вовсе не для того, чтобы заменить ей мать, — поясняю я. — Ее мать еще жива.

Я чувствую себя совсем взрослым. Мне кажется, я могу говорить со своей матерью о чем угодно. И спрашивать ее о чем угодно.

— Мам, у меня вопрос.

— Да.

— Мы с папой оказались в доме, когда тот загорелся.

— Да.

— Представь чисто гипотетически, что у тебя равные шансы спасти нас обоих. Кого бы ты вытащила первым?

— Тебя, — отвечает она.

— Круто.

— Но мне было бы жалко папу.

— Ну да.

Свернув в заросли утесника с фиолетовыми бутонами, тропинка сужается, и мы выстраиваемся в одну линию. Первым иду я. Папа ушел далеко вперед и уже спускается к деревне.

Я решаю поделиться еще некоторой информацией:

— Она все еще встречается с тем новым парнем. Его зовут Дэйфидд.

— Не переживай, — говорит мама и гладит меня по спине на ходу.

— Ненавижу его, хоть мы и не знакомы, — бросаю я через плечо.

— Я тебя понимаю, — отвечает она.

Тропинка снова становится шире. Группа людей сидит и смотрит на парапланеристов. Чуть ниже по склону двое ребят поднимают фиолетовый парашют, растянутый на земле — он вздувается, как медуза; его веревки закреплены на спине парня, на котором комбинезон и шлем.

Я жду, когда мама скажет, что эти отношения не будут значить для меня ровным счетом ничего, как только мне исполнится сорок три. Или отделается поговоркой, мол, что в море полно другой рыбы. А еще там куча китов, ракообразных, обломков кораблекрушения и около дюжины военных субмарин.

Но вместо этого она говорит:

— Мне нравилась Джордана.

Папа ждет нас у отеля «Голова Червя».

— Прогуляемся немножко, посмотрим на Червя? — предлагает он.

— Никогда не откажусь взглянуть на червя, — отвечаю я.

Папа ступает на тропинку, идущую вдоль утеса.

Я жду маму: она надевает свою ужасную фиолетовую махровую кофту.

Ветер завывает в ушах. Я представляю себя буквой наклонного шрифта: расстегнутая куртка на молнии развевается, как крылья, я склонился вперед, поддерживаемый только ветром.

Мама надела худшую в мире кофту. Она берет меня под руку, точно мы муж и жена. Стараюсь не чувствовать себя неловко.

Мы идем по гравийной дорожке. На вершине утеса овцы жуют траву. Они не страдают боязнью высоты, потому что их мозг недостаточно развит. Овца не в состоянии представить, как ее копыто вдруг поскальзывается, происходит внезапный выброс адреналина, вся жизнь прокручивается перед глазами, и нет даже времени пожалеть о ее бессмысленности.

Мы обгоняем семейство в одинаковых лимонно-желтых матросских куртках. У них азиатский разрез глаз. Дети позируют перед камерой рядом с бараном.

Мама встает на цыпочки и говорит мне на ухо (я совсем недавно ее перерос, и ей нравится заострять на этом внимание):

— Каждый год в этих скалах разбивается минимум три человека. Их просто сдувает ветром.

— Я буду осторожен.

— Я просто сообщаю тебе статистику.

Смотрю на нее. Короткие кудряшки на висках от ветра змеятся, как гады на голове горгоны Медузы.

— Не ври. Ты бы не вынесла, если бы я упал. Твое сердце было бы разбито.

— Я бы пережила, — с улыбкой говорит она.

Невероятно.

Тропинка выводит нас на равнину. Мы проходим мимо информационной будки Национального треста [37]. Папа уже сильно нас обогнал. Он дошел до хребта, и я отчетливо вижу его силуэт, обрезанный горизонтом по колено; его вельветовые брюки треплет ветер. Он пропадает за перевалом. С моего места кажется, будто папа шагнул в никуда, решив покончить со всем этим.

Небо окрасилось в более холодный и светлый оттенок голубого. Единственное облачко-лоскут раздулось до размеров одеяла. Солнце быстрее движется к горизонту. Притворяюсь, что время тоже идет быстрее.

Мы ступаем на вершину, испытывая на себе всю силу ветра. Это можно было бы сравнить с дракой, если бы я когда-нибудь дрался.

Под ногами низкие ступеньки, ведущие влево, к Голове Червя. До Червя можно дойти только в отлив. Сейчас прилив. Папа пошел направо, по более крутой тропке, вырубленной в скале; она зигзагом спускается к заброшенной хижине спасателя, приютившейся на краю утеса.

— Говорят, там водятся привидения, — произносит мама.

— Кто говорит?

— Просто говорят, и все.

Мы сворачиваем за папой вправо. Стоит перевалить через хребет, и ветер вдруг стихает.

— У тебя есть свидетельства очевидцев? — допытываюсь я.

Мамины волосы снова ложатся гладко. Ветра нет, и мы восстанавливаем равновесие. Все равно что ступить с корабля на твердую землю. Мама по-прежнему держит меня под руку.

— Говорят, старый спасатель хотел, чтобы и его сын стал спасателем, — отчетливо произносит она. — И как-то раз они отправились в море. Отец учил сына, как быть спасателем.

— Прежде чем рассказывать историю, нужно отрепетировать ее про себя, — поучаю я.

Мы вместе идем по ступенькам, ступая осторожно, в унисон.

— И вдруг разыгрался шторм, пришедший из Ирландии, — продолжает мама.

— Шторм не может прийти к нам из Ирландии. Эта история как твои анекдоты. Смотри не забудь самое смешное.

— Отец хотел тут же повернуть к берегу, но мальчик возразил, что если он хочет стать настоящим спасателем, то должен научиться вести себя в сложных ситуациях.

— Вот это похоже на правду, — говорю я.

— Но отец все же сомневался и сказал, что им лучше немедленно вернуться в хижину. Сын стал умолять. — Мама принимается говорить писклявым детским голоском: — «Папа, папа, я готов, клянусь, я готов быть спасателем». Но он не убедил отца.

— Мам, ты пересказываешь сюжет «Малыша-каратиста».

— Отец сказал: «Ты еще не готов. Извини, сынок, но надо вести ее домой».

— Молодец, мам. Лодка всегда женского рода.

— Но парень был очень упрямый. Он был примерно твоего возраста — пятнадцать, шестнадцать лет — и думал, что ему море по колено.