Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли Страница 71

Наркотики оказались для Мелвина Планкетта подарком судьбы. Наркодельцы обращались к нему, потому что он располагал готовой клиентурой — авантюрного склада молодыми миллионерами и изо всех сил карабкающимися наверх брокерами, которые процветали в 80-х и пришвартовались в 90-х с какими-то деньгами за душой.

Многих из них Мелвин помнил по совместному благовоспитанно-бережливому детству бедняка — частные школы и вся надежда на вечно ожидаемое возрождение семьи, которое никогда не наступало. Но были и краткие взлеты: удачная продажа какого-нибудь особняка в Росдейле, парка старинных машин или картин. Когда Мелвин взрослел, люди выживали не только благодаря сомнительному наследству в виде доброго имени, но и долбя имена других со сноровкой хорошего пушкаря.

Джесс общался с Мелвином Планкеттом в лучшие времена и вот теперь, когда совсем припекло, опять явился к нему на чердак. Он помахал банкнотами, которые дал Люк, и ему открыли дверь. А затем Мелвин увидел шрам на его щеке.

— Господи! — воскликнул он.

Джесс схватил его за плечо, развернул к себе и ударил в основание черепа вполне подходящей дубинкой, которую нашел в ждущей утреннего мусорщика куче садового барахла.

Мелвин был в одном исподнем — безобразном, оливково-зеленого цвета. От удара он упал как подкошенный. Теперь не скоро придет в себя.

Джесс часто захаживал к нему на чердак и прекрасно знал, где что хранилось: наркота, иглы и ложки. Он убрал деньги обратно в нагрудный карман джинсовой куртки и затолкал добычу в рюкзак. При этом произнес одно-единственное слово:

— Господи!

В ночи моросило.

Он свернул к реке.

Его любимое место. По поверхности безмолвно скользили призрачные лебеди. Дождь шелестел в листве и капал с деревьев, слышались лягушачьи песни. Японские изгибы ведущих на острова мостов, отраженные в стремнине огни и, издалека, из ресторанов и баров, — фортепьянная музыка. Последнее, что он осознал, была мелодия Джони Митчелл «Both Sides Now» — его колыбельная.

К утру он был мертв.

Как и следовало ожидать, обнаружил его Люк. Джесс скрючился за столом для пикников неподалеку от арены. Напоследок он накачался всем, что имел, не оставил себе ни единого шанса выжить.

Четверть часа Люк сидел напротив дяди спиной к реке и держал его за руку.

Беглец.

Теперь он пробежал всю дистанцию до конца. Марафон к смерти.

Странно, стоило Люку подумать об этом, как мимо к центру города протрусил утренний бегун.

— Привет!

— Привет!

Такой же немолодой, как Джесс, но, в отличие от него, хотевший жить.

Люк проследил, как бегун скрылся в тумане, и принялся осматривать дядину собственность. Джесс то ли съел свои сэндвичи, то ли их кто-то стащил. Вместе с бутылкой. А суп остался. Зато свитер исчез. Так, подумал Люк, надо поглядывать на улице: увижу на ком-нибудь, значит, это и есть вор…

В левом брючном кармане — тело сползло на левую сторону — Люк обнаружил бумажник. Тот, что принадлежал Джессу, украли, но грабитель, видимо, побоялся ворочать труп, и этот остался.

Люк вытащил его и заглянул внутрь: никаких денег, но все карточки на месте. Женщина из Китченера. Люк помнил ее имя по газетным отчетам. Патришия Джексон. Жертва номер один.

Так.

А что дальше?

Без десяти семь появилась патрульная машина с двумя полицейскими. Завидев Джесса и Люка, они остановились. Один из них вышел из автомобиля.

— Доброе утро.

— Доброе утро.

— У вас все в порядке?

— Нет, — ответил Люк. — Он умер.

Из машины с сотовым телефоном в руке вышел второй полицейский.

— Знаете, кто он такой?

— Да, мой дядя.

— И?..

— И… Я думаю, вам лучше посмотреть вот это. Это было в его кармане.

Люк отдал бумажник первому полицейскому.

— Так-так-так, — пробормотал тот и протянул бумажник товарищу. — Так-так-так.

Вызвали «скорую помощь». Люк был допрошен. Все как полагается. Вскрытие покажет, что произошло. Ясно одно: Люк чист. Вне подозрений. Один из полицейских знал, кто он такой.

Со временем — через месяц — вердикт о кончине Джесса будет весьма неопределенным: смерть от передозировки, преднамеренная или случайная. Спорное утверждение. Но это вряд ли имело значение. Зато вердикт по поводу трех жертв был категорическим — основание: отношения Джесса с Ленор Арчер и найденный в его комнате выданный Маргарет Миллер и не предъявленный государственный чек.

И еще: убийства прекратились.

Что бы ни говорилось о Джессе, он на свой печальный манер все-таки любил жизнь — или быть живым. И как-то сказал: Не знаю, что бы я делал, если бы не было завтра.

Иди с миром, уходи с миром, думал Люк, глядя, как тело Джесса грузили в «скорую помощь». Исчезай, как улетает ветерок: шорох, мгновение — и все.

Справедливость, объята Кошмаром,

Стыдится своей наготы.

Подает тебе время знаки

Всякий раз, как целуешься ты.

В суете, тревогах, мигренях

Жизнь твоя незаметно пройдет,

День за днем — как одно мгновенье,

Время свое всегда возьмет.

У. Х. Оден «Как-то вечером я вышел прогуляться»

1

Воскресенье, 9 августа 1998 г.

Джейн все еще не привыкла просыпаться одна: рука по-прежнему тянулась найти Гриффа, глаза пытались обнаружить его в постели, уши — различить его дыхание, ей недоставало запаха его кожи и прикосновений беспокойных пальцев его ног.

Но… он исчез.

Зато появился другой мужчина — не ее, а женщины, чье имя ни выговорить, ни написать — Агнешка. Джейн и не называла его — только помнила произнесенным голосом того, кого почти не знала, но тем не менее любила.

Джейн откинула одеяло.

Уилл ее ждет.

Хотя нет, не ждет — бросил ждать много дней назад. Теперь его выживание всецело в руках Мерси.

Босая, но в халате, который однажды в шутку был наречен пеньюаром, она слушала с верхней площадки лестницы доносившиеся из кухни звуки. Закрыла глаза и втянула носом аромат кофе, тостов и ветчины — исключительно воскресной еды. За ее спиной в спальню прошмыгнул Редьярд, никак не прореагировавший на присутствие Джейн. Он тоже скучал по Гриффу, и, более того — все еще ждал его возвращения.

Джейн обхватила пальцами перила балюстрады.

Держаться!

Деревянные ступени холодили ей ноги. Должно быть, где-то открыта дверь. У кого-то косили траву, скорее всего, у миссис Арнпрайр: она назначает мальчишке приходить к семи — раз уж не спится самой, пусть не спят и другие.