Пропавшие в Стране Страха - Алексей Слаповский Страница 72

Догадка Вика оказалась правильной, но запоздалой: едва они выбрались из этой темной и извилистой пещеры, как увидели со всех сторон солдат-страхолюбов. Те шли прямиком к пещере, выставив автоматы, а рядом с ними были страбыты и страбынеты в полном составе. Они улыбались, махали руками и радовались, увидев друзей. И не чувствовали никакой вины.

– Эх вы, – упрекнул их Ник. – Выдали, да?

– Почему выдали? – удивился Мишка. – Просто сказали. А чего вы? Нам хорошо – и вам сейчас будет хорошо!

– Ага, хорошо! Вы не видите, что вы на идиотов похожи?

Страбыты и страбынеты посмотрели друг на друга и увидели, что они, в самом деле, смахивают на идиотов: все улыбаются, у всех глаза глупые и слегка сонные. И они начали смеяться друг над другом, тыча пальцами, хватаясь за животы и падая от хохота на траву.

А солдаты окружили девочек, братьев и Димку с Женькой и повели в клинику – к профессору на уколы.

По пути, конвоируемые солдатами, подростки успели окончательно выяснить вопрос насчет мифической Ины, дочери профессора Страхова. Девчонки рассказали, что они честно поговорили друг с другом и, если бы одна из них была профессорской дочкой, обязательно призналась бы.

– То есть вы на слово друг другу поверили, что ли? – засомневался Женька.

– Конечно, – сказала Анька. – Потому что если бы кто-то соврал, мы бы поняли. Это мальчишки не разбираются, когда им врут, а когда нет, а мы сразу понимаем!

– Тогда плохо, – сделал вывод Ник.

– Что плохо? Что мы понимаем?

– Да нет. Плохо, что дочери нет. Шантажировать профессора нечем. Ну ладно. Раз никакой Ины среди вас нет, мы вам сейчас одну вещь скажем, вы попадаете!

И Ник шепотом, с оглядкой на конвой, рассказал о том, что профессор и БГ – одно и то же лицо.

Девочки удивились, но не попадали, а Танька даже заявила, что давно об этом догадалась.

– Это как? – ревниво спросил Ник.

– А так. Я всегда замечала, что Страхов только с виду добрый, а глаза у него злые.

– Чего же никому не сказала?

– Вот еще. Мало я о чем догадываюсь – про все говорить?

– Вот за это я вас и терпеть не могу, – проворчал Женька. – Сроду не поймешь, о чем вы думаете. Пацан проще, он что думает, то и говорит.

– Да неужели? – засомневалась Анька.

– Конечно!

– Ну и врешь, – уличила Анька. – Ты вот говоришь, что нас терпеть не можешь, а сам так не думаешь.

– Я не думаю? – вскипел Женька. – Я только так и думаю!

– Ага, – посмеивалась Анька. – Если бы ты нас терпеть не мог, ты бы перед нами не хвалился. А ты хвалишься.

– Я? Когда?

– Да только что!

Женька сначала онемел от такой несправедливости, а потом набрал в грудь воздуха, собираясь разразиться целой речью по поводу ненавистного и коварного девчачьего рода, но было уже поздно, они уже пришли, и сам профессор встречал их на крыльце.

– Ну вот и славно! – приветливо закричал он. – Пора лечиться, пупсики!

– Сам ты пупсик, – негромко сказал Димка.

Профессор велел санитарам отвести подростков в процедурный кабинет. Они отвели и тут же связали всем руки и ноги, чтобы они не сопротивлялись, когда профессор будет вкалывать благотворную инъекцию.

Зато они могли возмущаться и ругаться, и, когда профессор появился в процедурной, он услышал в свой адрес много нехорошего. Но его это не смутило, он посмеивался и спокойно набирал в шприцы инъекцию, а потом ввел ее всем по очереди. После этого их отвели в отдельную палату – специальную, звуконепроницаемую, чтобы подростки не тревожили своими криками остальных больных.

Но им уже надоело кричать – все равно бесполезно. Они улеглись на кровати и стали ждать, как будет действовать лекарство.

– И чего мы дергались? – вдруг сказал Димка. – Не так уж и плохо. Светло, чисто. – Он оглядел палату. – Постели мягкие. Туалет – вон, пожалуйста, кто там был озабочен? Пожрать скоро принесут. Нормально.

– И это ты говоришь? – поразилась Танька. – Ты же всегда терпеть не мог чистоты и порядка! И слушаться не любишь.

– Точно, – кивнул Димка. – А после стабилизатора мне всегда было легче. Я даже мог носки поменять. Думаете, интересно неделю ходить в грязных носках?

– А без лекарства ты не мог их поменять? – спросила Машка.

– Не мог. Принципы мешали.

– Жень, а ты как? – поинтересовалась Анька. – Ты мне что-то возразить хотел.

Женька вяло махнул рукой:

– А, не хочу!

– Может, ты теперь даже девчонок любишь? – спросила Анька довольно ехидно.

– Может, даже и люблю, – спокойно ответил Женька и повернулся на бок с явным намерением подремать.

– Все, – сказала Машка. – Сейчас будем овощами.

Танька не хотела быть овощем. И Вика не хотела таким видеть. Она подсела к нему и спросила:

– Как ты?

Вик, глянув на Аньку, которая тут же отвела глаза, ответил:

– Не знаю. Еще не понял.

– Может, хочешь чего-нибудь?

– А ты что, санитарка? – спросил Вик шутливо. Без всякого, как некоторые выражаются, подтекста. Но Танька обиделась.

– Если я тебе мешаю, так и скажи.

– Да нет, почему… – смутился Вик. – Я просто… Извини. Все нормально, ничего не надо.

Анька вдруг запела ни с того ни с сего популярную песню одного популярного певца, вернее, не совсем певца, рэппера:

Эта гадина-любовь за любым углом,

за мусорным баком, в тусовке под столом,

в метро и на крыше, в моем «мерседесе».

Я спрошу тебя, ты тута? Ты ответишь – я здеся!

Танька поняла, в чей адрес Анька так распелась. И сказала гордым голосом:

– Ну, и любовь! Тебе завидно, что ли?

– Вообще-то да, – неожиданно призналась Анька. – Тоже иногда влюбиться хочется. В тебя, Ник, что ли?

Это было так неожиданно, что Ник, растерявшись, торопливо сказал:

– Не надо!

Все рассмеялись, даже задремывающий Женька.

– Я в смысле… Я это… – пробормотал Ник. – Я к тому, что некогда сейчас. Надо думать, что делать.

Он подошел к окну. На этот раз профессор не играл в двойную игру, окно было зарешеченным. И решетка оказалась крепкой.

– Ну, выйдем отсюда, и что? – спросил его Вик. – Разоблачим профессора?

– Это само собой. Только этого мало. Я уже все продумал, у меня план есть, – сказал Ник. – Надо уничтожить запасы стабилизатора. Ты говорил, тут подвал есть, где они хранятся?