Единородная дочь - Джеймс Морроу Страница 72

Так, значит, добрые новости. Или даже… сама Благая Весть, Второе Пришествие? Да нет, скорее новости имели отношение к человеку, что вошел вслед за Питером, мужчине с лицом херувима, одетому в коричневые вельветовые брюки и синий мягкий джемпер.

— Он у нас работает, — пояснил Питер, — вывозит грешников за пределы города. Его зовут Ник.

— Ник Шайнер, — представился херувим. — Это большая честь, отче. Я имею в виду, не трупы возить, а разговаривать с вами.

Билли вперил свой монокулярный взгляд в Питера. Если к людям положения Ника Шайнера обращаться непосредственно, то в конце концов, пользуясь возможностью, они начинают делиться своим бесценным, с их точки зрения, мнением о налогах и урожае пшеницы.

— Мистер Шайнер чем-то недоволен?

— Он пришел по другому поводу, — подтолкнул Ника Питер.

— Я бы, конечно, не возражал против парочки контрамарок при случае, — поспешил вставить водитель грузовика.

— Он видел кое-кого, — пояснил Питер, — в Кэмдене.

— Я уверен, что это она, — затараторил Ник Шайнер. — Я запомнил ее по той фотографии, которую печатали в газете. Постарела, конечно, но это она.

— Что мистер Шайнер имеет в виду? — Билли не сводил глаз с креста «За выдающиеся заслуги», который Питер получил за истребление семьи содомитов в восточном Оранже.

— Шейлу из «Луны», — пояснил Питер.

— Шейлу из «Луны», — поддакнул Ник Шайнер.

Взгляд Билли переметнулся на посетителя, внезапно став как бы бинокулярным. Здоровый глаз и глаз-фантом нашли общую цель.

— Она?!

— Она.

— В Кэмдене?

— Она поцеловала этого толстяка, а тот показал на нее и закричал «Шейла». А потом они оба сбежали в Филадельфию на мусорной шаланде.

— На мусорной шаланде?

— Мне кажется, в этом был особый смысл.

— И он действительно назвал ее Шейлой?

— Все слышали.

Огонь. Все поглотил огонь. Билли помассировал впадину под повязкой. Нет, это был не костер инквизиции и не Геенна Огненная. Священное пламя неистовствовало прямо внутри черепа, нити огненной лавы пронзали мозг, и прямо перед собой он видел лицо, ее лицо, Шейлы из «Луны», зверя с числом 666. Вот вытягиваются кровожадные руки, вот заколыхалась грудь с глазными яблоками вместо сосцов. Теперь все ясно: Антихрист не давал им жизни. Может, когда-то она и покинула землю, как верили ее последователи, но сейчас снова вернулась, став на пути Иисуса.

— Поднимите в архиве «Полночную Луну», — распорядился Билли, выходя вместе с Питером Скорца на балкон. Внизу — действие третье. Сожжение заживо. — Вырежьте ее фотографию, брат мой. И, прежде чем ваши ребята переправятся через Делавэр, убедитесь, что каждый из них знает ее в лицо так же хорошо, как «Отче наш».

— Мы найдем ее, отче, — пообещал Питер.

Обгоревшие тела грешников затлели, привязанные к столбам, и амфитеатр задрожал от грома аплодисментов, всколыхнулся тысячами рук, словно спелая пшеница на ветру. Неизъяснимая радость переполнила сердце первосвященника. Пусть сейчас Шейла в Филадельфии, но скоро она будет здесь. Перед внутренним взором Билли разворачивалась картина главного сожжения его жизни. Священный огонь снедает плоть, из-под которой расползались черви. Под ними — слой саранчи, облепившей кости. Пламя безжалостно раздевает ее, открывая взорам ос, скорпионов, и наконец доходит до сердца, средоточия всех пороков — зловонного гнойного стержня.

— Да, этому Шайнеру выдайте пропуск на пожизненное бесплатное посещение Цирка, — напоследок проинструктировал адъютанта Билли.

Феба Спаркс бухнула на столешницу пластмассовую кружку с изображением Плуто — забавного пса из мультика — и велела бармену повторить.

«Прочти “God” наоборот и получишь “Dog”, — подумала она. — Из Бога получишь Плутона, хозяина подземного царства. Вот интересно, что же творится в этом Аду, если там заправляет мультяшный пес?»

Бармен, двухметровая горилла с хищным взглядом, очень неплохо справлялся со своими обязанностями. Он наполнил кружку Фебы «Баккарди» пополам с колой и перемешал все своим волосатым пальцем. Феба поднесла Плутона к губам и глотнула. Ах, благословенный Ихор, кровь порочных богов! Как всегда, снадобье сделало свое дело. Стены кухни перестали колыхаться, словно белье на веревке; горилла, заправский бармен, снова превратилась в холодильник; надгробия на могилках ее нерожденных детей, летопись абортов и выкидышей вновь превратились в коробки из-под печенья.

В деле самоуничтожения свои правила этикета. «Да нет, все это ерунда», — решила Феба. Ну что она может написать в предсмертной записке? «Заинтересованным лицам: моя жизнь никогда никого не интересовала, а значит, даже эту записку никто не прочтет. Мама куда-то исчезла, отец и не появлялся, в Нью-Йорке меня все ненавидели, вот я и приехала сюда, где меня тоже никто не любит».

Она обнаружила револьвер, привычно обыскивая клиента. В ее бизнесе правило номер один гласит: приступать к обслуживанию, лишь убедившись, что клиент безоружен. Стилеты, кастеты, ножи и гранаты подлежат изъятию. Леонардо, как он себя назвал, едва исполнилось семнадцать. Он страдал каким-то кожным заболеванием. Пока мальчишка сидел у нее на кровати и беззаботно потягивал ром, Феба тихонько сунула его «смит-вессон» в комод, в ящик с колготками. Может, из-за выпитого рома, может, в силу небрежного отношения к оружию, но бедняга так ничего и не заметил. Он удалился, окруженный туманной дымкой стыда, парами «Баккарди», оставив на память по себе «смит-вессон» и миллион чешуек отшелушившейся кожи.

С ума сойти, она уже прокаженных принимает! И все же свободное предпринимательство лучше работы на кого-то. Договариваясь с клиентом по телефону, Феба в два счета отличала реального заказчика от сутенера. Правда, как-то раз один сводник обманул ее бдительность, тогда-то она и прибегла к помощи динамита из «Довиля». Одного взгляда на Фебу со спичкой в руке и с нитроглицериновым стержнем в зубах было достаточно. Для пущей убедительности она заменила электрические детонаторы пороховыми запалами. Сутенер понял, что имеет дело с женщиной, которая под настроение может и водородную бомбу ему в штаны сунуть.

Феба приготовила себе еще один ром с колой и, отпив немного, чмокнула мокрыми губами своего маленького друга, коричневого игрушечного медвежонка, съела несколько печений. Допила ром. Почесала «вессоном» левый висок. «Классная пушка, — подумала она. — Дуло пахнет, как задница у робота Робби».

Давай, девочка. Сделай это. Умри. Она обхватила дрожащим пальцем курок, повращала барабан — все ячейки заняты. Как беспроигрышная рулетка. Рука тряслась так, словно она держала отбойный молоток. Медленно нажала на спуск. Сильнее, еще сильнее. Может, она еще и оставит после себя послание, написанное прямо на стене кровью и разлетевшимися во все стороны мозгами.

Ба-бах!