Эгипет - Джон Краули Страница 73

— Я хочу дать вам один довольно забавный совет сказал он. — Видите ли, даже в том случае, если на бракоразводном процессе не выдвигается обвинения против одной из сторон, с момента вынесения вердикта проходит еще целый год, прежде чем развод вступает в силу.

— Господи боже мой, вы что, шутите?

— В течение полугода после вынесения приговора он считается nisi. Nisi — это по-латыни «если не». Если не обнаружится каких-то непредвиденных обстоятельств Потом наступает «срок nisi» — еще на полгода, чтобы вы ребята, обо всем как следует подумали и решили, а вдруг вам на самом-то деле не так уж этого и хочется…

— Хм.

— Но самое главное, что в течение этого срока любая из сторон имеет право обжаловать достигнутую в суде договоренность. На основании того, что противная сторона ведет себя не должным образом или если вдруг выплывут на свет божий какие-то новые факты. Скажем, факты, имеющие касательство к правильному распределению имущества.

Роузи смолчала.

— Люди не всегда успевают как следует разобраться в собственных чувствах, — мягко сказал Ален. — Иногда они меняют принятое решение. А если они и в самом деле меняют принятое решение и если им действительно хочется устроить все как-то иначе, чем записано в договоре, они начинают искать повод, чтобы этот договор обжаловать И времени у них на это — целый год. Я достаточно ясно излагаю?

До Роузи наконец дошло; она опустила глаза, ей стало стыдно.

— Я только хотел объяснить вам, — сказал Алан тоном еще более мягким, — что если вам хочется, чтобы право на родительское попечение передали вам безо всяких ненужных оговорок, и если в данный момент вы можете этого добиться при минимуме затрат, тогда мой вам совет: до тех пор, пока вы не получите официального документа о том, что развод вступил в силу, вам придется быть образцовой матерью-одиночкой. Если нужно объяснить что имеется в виду, я все дословно проговорю по буквам. А если вы не чувствуете в себе сил быть образцовой матерью-одиночкой — если вы таковой не являетесь, — тогда Роузи, вам нужно быть чертовски осторожной матерью-одиночкой.

В тот день, прежде чем уехать из города, Роузи остановилась возле библиотеки, чтобы вернуть последний прочитанный ею роман Феллоуза Крафта и взять следующий. Тот, что она вернула, назывался «Шелк и кровь при дворе», а выбрала она, почти наугад, «Опасный рейс», с морским пейзажем, галеоном и компасом на обложке. Из Откоса она выехала уже ближе к вечеру, в быстро наползающих осенних сумерках.

Вещи, подумала она, машины, дом и всяческое барахло, из-за которого придется торговаться. Ни один брак еще не был расторгнут, прежде чем люди не прошли через раздел имущества. Хм.

Ей пришло в голову, что из-за вещей с Майком могут возникнуть проблемы, но ведь, в конце-то концов, он же Козерог, он от природы привязан к вещам и вечно мучился — как их правильно расставить. Роузи, какую бы часть собственной души она ни вкладывала в пару длинных сережек или в шкатулку из наборного дерева, именно барахла всегда боялась и старалась избегать; иногда ей казалось, что жизнь — это такой бег с препятствиями, где полным-полно всяческих предметов, через которые приходится перепрыгивать, цепляться за них юбкой, терять и оставлять их где попало. В ее собственном гороскопе (по-прежнему лежит на соседнем сиденье, все в том же Коричнево-желтом конверте, пускай слегка помятом) второй дом — Lucrum [77], «вроде как Лукулл, — вспомнила он голос Вэл, — деньги, имущество, работа и прочее в том же роде» — был девственно пуст, ни одной приблудной планеты.

Солнце село, раскрасив безоблачный западный край неба в лавандово-персиковые цвета. На горном склон мимо которого ехал грузовичок Роузи, вышел в заброшенный сад олень, отъедаться на падалице; внизу плыли по течению реки опавшие листья, ковриками собираясь возле водоворотов, в заводях и на берегу Споффордовой лужайки.

Наступала ночь, и над башнями Баттерманза широким черным знаменем повисла стая перелетных скворцов и, как знамя на ветру, затрепетала, прежде чем птицы решили обустроиться в замке на ночь.

Роузи включила лампу и стала читать «Опасный рейс», о буканьерах в испанских морях. В книге фигурировал тот самый маг, который сделал фотографию Шекспира и чей хрустальный шар ей показывал Бони: он снабжал картами сэра Фрэнсиса Дрейка и строил вместе с королевой коварные планы, направленные против испанцев. Роузи пришло в голову, что, может быть, все романы Крафта — всего лишь фрагменты одной и той же истории, каждый из которых вынут из общего контекста и оформлен в отдельную книгу, вроде как пейзажист может разрезать большое полотно на отдельные пейзажные миниатюры и каждое забрать в отдельную рамку. Англичане одержали над испанцами победу, но испанский король, затаившись, как паук, в своем волшебном дворце, строил планы возмездия. Роузи отвезла книгу обратно в библиотеку (с запозданием и вымокшую под осенним дождичком: Сэм утащила ее во двор и забыла) и взяла следующую.

В конечном счете она прочтет их все, одну за другой; она станет читать их в приемной у Алана Баттермана, в приемных залах суда и адвоката ответчика (столько возни предстоит со всеми этими бракоразводными делами). Она читать их в очереди в банке и в бюро регистрации автомобильного транспорта. Она будет читать их Сэм на ночь поскольку Сэм всегда нравилось слушать на сон грядущий убаюкивающий мамин голос, который произносит непонятные взрослые фразы, — куда больше, чем если бы мама читала истории, специально написанные маленьких детей. Она будет откладывать их в сторону когда у нее самой начнут слипаться глаза, часто за полночь, и снова раскрывать их утром, когда вставать еще слишком рано, потому что ни миссис Писки, ни даже Сэм еще не поднялись.

Хотя, в общем-то, Роузи никогда не была заядлым книгочеем.

Если собрать все прочитанные ею книги и разделить на количество прожитых лет, результат бы вы шел не слишком впечатляющий; в обычные времена ей откровенно скучно было браться за слишком толстую книгу, за слишком долгую историю. И только время от времени она принималась читать, как будто пробуждалась и давала рецидив старая, еще в детстве подхваченная горячка; и когда она принималась читать, то читала запоем.

Это был способ ухода от накопившихся проблем, и она прекрасно отдавала себе в этом отчет. Зачастую она даже знала, от чего конкретно она в данный момент пытается уйти, — хотя в свой первый год замужества за Майком, в год, прошедший под знаком Джона Голсуорси, она об этом еще не догадывалась; и первый такой запой, в каком то отношении самый жестокий, тоже долгое время оставался для нее загадкой — в тот год, когда она вместе с родителями переехала на Средний Запад и когда она Упрямо, том за томом, прогрызлась не только сквозь полное собрание книжек о Нэнси Дрю, но и через всего «Мистера Мото» [78], и через всю — от доски до доски — полку в местной библиотеке, где стояли биографии; она читала о реальных жизнях реальных людей, и ее поразило вторая то, что, в сущности, они мало чем отличаются от жизни людей придуманных, она запоминала (прочно и навсегда) факты из биографий Амелии Эрхарт, У. К. Хэнди Эдварда Пейсона Терхуна, Перл Месты, Вудро Вильсона и уймища прочих. [79]Весь тот год она проходила так словно внутри ее собственной жизни постоянно скрывалась какая-то другая жизнь, книжная и куда более увлекательная; ее ежедневное бытие поделилось на две неравные части, за книжкой и без книжки — столь же неумолимо и бескомпромиссно, как на бодрствование и сон.