Мадам Оракул - Маргарет Этвуд Страница 73

Я страстно тосковала по этому незатейливому миру, где счастье было возможно, а раны — условны. За что меня изгнали из ослепительно белого рая, где любовь окончательна, как смерть? За что осудили жить в другом месте, где все так непостоянно и запутано?

Зазвонил телефон, но отвечать не хотелось. Не собираюсь выскакивать из ванной и мчаться к аппарату, оставляя лужи на полу, — только затем, чтобы послушать, как кто-то дышит в трубку; мне гораздо интереснее с Шарон и доктором Хантером. Он коснулся ее щеки, отвел в сторону прядь волос. И грубо сказал, что волосы следует убирать в пучок: разве она забыла, чему ее учили? Соблазнительные прядки, кудри, локоны, они всегда фигурировали в книгах Пола, совсем как у Мильтона. Шарон вспыхнула и отвернулась, пряча лицо.

Через три четверти часа, когда вертолет со спасенным эскимосом должен был вот-вот коснуться земли (теперь уже скоро, в любой момент, можно ожидать признаний и объятий), а вода во второй раз остыла, мне показалось, что за дверью, в комнате, кто-то есть. Я затаилась, стараясь не плескать водой, и прислушалась: определенно шаги. Кто-то прошел через гостиную к моей спальне.

Я застыла в ванне; буквально заледенела от страха и пару минут лежала неподвижно, как гигантское эскимо. Перед глазами проносились жуткие видения: насильники с ножами и окровавленными клыками; грабители, одурманенные наркотиками и потому смертельно опасные; маньяки, жаждущие изрубить меня на куски и раскидать их по мусорным бакам всего города… Окна в ванной не было. Может, если сидеть тихо, он просто возьмет все, что найдет, — а найдет он немного, — и уберется восвояси? Я точно помнила, что заперла на задвижку окно рядом с пожарной лестницей; в парадную дверь злоумышленник тоже войти не мог — она так скрипит, что я бы непременно услышала.

Я медленно вылезла из ванны. Пробку вынимать не стала, чтобы вода не булькала. Подтащила коврик к двери, встала на колени и приложила глаз к замочной скважине, но сначала ничего не увидела: таинственный визитер находился в спальне. Я немного подождала, и он появился на пороге. Смотрел в сторону, так что лица я не рассмотрела, но был невысок и казался знакомым.

Это Пол, решила я. Не ожидала его так скоро. Он рылся в вещах, что-то бормотал. Чем это он занимается? Он должен искать меня, а не копаться в шкафу. Захотелось крикнуть: «Пол, ну что же ты, я здесь!» Я завернулась в полотенце; сейчас выйду и серьезно поговорю с ним, скажу: извини, но ты меня не понял, я счастлива с мужем, а прошлое — это прошлое. Не сможет же он после этого силой вынести меня из дома. И мы останемся добрыми друзьями.

Я отперла дверь и босиком прошлепала в спальню.

— Пол, — начала я, — мне надо…

Мужчина обернулся. Это оказался не Пол, а Фрезер Бьюкенен в твидовом пиджаке с кожаными заплатками на рукавах, модной водолазке и черных перчатках. Он обыскивал мой стол с такой основательностью, что было ясно: в этом занятии он далеко не новичок.

— Что вы тут делаете? — вскричала я.

Он испугался, но быстро оправился. Оскалил зубы, будто загнанная в угол шиншилла, и очень хладнокровно ответил:

— Провожу исследование. — Очевидно, его ловили отнюдь не в первый раз.

— Я могу засадить вас в тюрьму, — заявила я, но это вряд ли прозвучало достойно: мне приходилось удерживать за спиной полотенце.

— Видите ли, дело в том, что я о вас знаю намного больше, чем вы полагаете. Причем такое, что вы, уверен, предпочтете держать… втайне. Между нами, как говорится.

Что он знает? И кому собирается рассказать? Артуру, сообразила я. Артуру все станет известно. И о моих многочисленных «я», и о других, недостойных, жизнях. Этого никак нельзя допустить.

— Что? — только и сумела пискнуть я. — О чем это вы говорите?

— Думаю, вы меня хорошо поняли, миссис Фостер. Или мне следует называть вас мисс Делакор, мисс Луиза К. Делакор? Та, из-под чьего пера вышли «Тернистый путь любви» и прочие интересные произведения?

Значит, он таки добрался до бельевого ящика.

— Я читал многие ваши книги, — продолжал Фрезер Бьюкенен, — хотя в то время и не знал, что вы — это вы. Неплохо для такого рода литературы. Но совсем не в стиле «Мадам Оракул», верно? Совершенно неправильный, так сказать, имидж. Вряд ли это порадует ваших поклонниц-феминисток. Но кое-кто — я мог бы сразу назвать несколько имен — от души позабавится. Я уж не говорю о школьной газете «Знамя Брэсайда». Ваши фотографии — просто прелесть. Скажите, как вам удалось избавиться от стольких излишеств?

— Что вы хотите? — спросила я.

— Хм… Зависит от того, — сухо ответил он, — что вы имеете предложить. В обмен, как говорится.

— Дайте мне одеться, — попросила я, — и мы все обсудим.

— А мне так даже больше нравится, — ухмыльнулся Фрезер Бьюкенен.

Я разозлилась и очень испугалась. Он докопался, по меньшей мере, до двух моих тайн, и от растерянности я никак не могла вспомнить, если ли у меня еще. Не будь я культовой героиней, это не имело бы такого большого значения, хотя мысль о том, что Артур узнает о моем прошлом Надувной Женщины, все равно казалась невыносимой. А уж если Фрезер Бьюкенен раскроет журналистам загадку личности Луизы К. Делакор, то о серьезном отношении ко мне как к писателю можно забыть. Пусть в этом тоже нет ничего приятно го, но, как я успела понять, серьезное отношение на много лучше несерьезного. Лучше быть балериной, пусть даже неумелой, чем безупречным клоуном.

Я надела абрикосовое бархатное платье, заколола волосы, оставив на шее несколько соблазнительных прядок, вдела в уши длинные золотые серьги, накрасилась и даже надушилась. Надо что-то делать с этим Бьюкененом, только пока непонятно что. Я решила им восторгаться и, войдя в гостиную, улыбнулась ему. Он сидел на диване, сложив руки на коленях, точно в приемной у дантиста.

Я предложила пойти куда-нибудь выпить, а то у меня дома ничего нет (ложь). Как и ожидалось, Фрезер Бьюкенен с готовностью согласился. Он чувствовал, что победил, и теперь дело за малым — обсудить условия.

Он выбрал бар под названием «Четвертая власть» — видимо, в надежде, что там будет много журналистов, которые увидят нас вместе. Я заказала «Дюбоннэ» со льдом и кусочком лимона, он — двойной скотч. Я предложила заплатить, но он не согласился.

— Мне известно и о вашей интрижке с тем жуликоватым художником, или поэтом, или как он там себя называет, — доверительно сообщил Фрезер Бьюкенен, перегнувшись ко мне через шикарный круглый стол с зеркальным покрытием. — Я следил за вами.

У меня внутри все похолодело. Случилось самое страшное! А ведь я была так осторожна; неужели сам Чак ему рассказал? Да, желая мне навредить, он бы поступил именно так.

— Об этом все знают. Об этом известно даже моему мужу, — сказала я презрительно, давая понять, что интрижка не может являться предметом торга. — Тот человек буквально издает пресс-релизы. Он продал университету два моих списка покупок в запечатанном конверте, поклявшись, что это любовные письма. Он украл их из моей сумочки. Вы разве не знали?