Смеющийся волк - Юко Цусима Страница 76

Бумага для учебников

…Если не удастся вырабатывать в среднем по 15 000 000 фунтов бумаги в месяц, есть риск не успеть к началу нового учебного года, который начинается в апреле. Для этого требуется порядка 10 000 тонн угля в месяц. Однако, даже если отнять половину, которая уйдёт на непроизводительные расходы при производстве газетной бумаги, как уже отмечалось, получается не более 1 500 000 тонн бумаги. То есть с началом каждого учебного года на десятерых учащихся можно будет выделить не более одного учебника. Обычной бумаги, бумажных изделий, бумаги для письма, тетрадей и конвертов тоже будет произведено примерно половина от необходимого объёма, порядка 700 000 фунтов. Таким образом, к четвёртой четверти (январь — март) обозначится дефицит учебных тетрадей, и план, согласно которому на одного учащегося каждое полугодие выдаётся одна тетрадь, рухнет. Даже одну тетрадь в год обеспечить будет сложно.

* * *

Двое мальчиков стояли перед знакомым домом. Деревянная калитка в слегка покосившемся заборе, табличка с именем хозяина. Имя, выведенное на старой плашке тушью, в темноте не разобрать.

— В этом доме ни собаки нет, ни мужчин. Проверено! — шепнул им парень лет двадцати с квадратной физиономией.

Парень был в солдатской фуражке, нижняя половина лица замотана для маскировки грязным полотенцем. У подростков тоже красовались тряпки на лицах. На ногах у них были не кеды, а просто дырявые носки-таби на резиновой подошве с отделённым большим пальцем.

— Так я, вроде, этот дом и хозяев хорошо знаю, — пробормотал самый младший двенадцатилетний мальчик.

— Ага, я тоже их знаю. Наверное, нехорошо, когда в знакомый дом… — добавил второй подросток постарше, обращаясь к взрослому вожаку, и с сомнением посмотрел на калитку.

— Не дрейфь! Дом как дом — таких везде полно! Вы ж небось не из соседних домов?

Подростки решили, что вожак прав, и согласно кивнули.

— Темно, ничего не видать, а мне всё-таки отчего-то жалко их стало. Знакомые всё же… Странно даже… — шепнул младший мальчик старшему.

— В такой час голова работает плохо, и всякие странные мысли появляются, — ответил тот полушёпотом.

— Нашли время болтать о пустяках! Как залезем, чтобы двигаться тихо, не чихать и не сморкаться! Главное, значит, спящих не разбудить. Я потому и выбрал это время, два часа ночи — самый сон у них! Ну, если не повезёт — проснётся кто-нибудь — я его сам пёрышком заделаю. А вы пока хватайте, что на глаза попадётся. Если что, в крайнем случае будем пером улаживать. Главное, что бы ни случилось, слушать, что я вам говорю. Не своевольничать, ясно?!

— Ясно. Только убивать не надо. Мы на такое не согласны, — сказал мальчик постарше.

— Ага! Только черти людей ни за что убивают. Я чёртом быть не хочу! — поддержал его младший.

— Да я и не собираюсь убивать. Это я только кажусь таким свирепым, а вообще я пацифист. Ну ладно, пошли. Давайте за мной!

С этими словами парень достал из-под рубашки завёрнутый в тряпку нож и поглубже заткнул за пояс. Он положил руки на кромку дощатого забора, подтянулся, навалился на забор, перекинул ногу на другую сторону и спрыгнул во двор. Вскоре послышался скрип отодвигаемой щеколды, и калитка распахнулась. Подростки тоже зашли в палисадник. Вожак зажёг электрический фонарик и направился к стеклянной двери в прихожую. Возле двери шелестели густой листвой китайский бамбук и аралия. Да, оба подростка хорошо помнил и этот дом. Слева, за кустами азалии, виднелась тропинка, ведущая к чёрному ходу. В стеклянной двери была трещина. На двери там и сям были наклеены куски бумаги от сёдзи. У дверей валялся деревянный ящик с привязанной верёвкой. Наверное, он служил ребятишкам санями или повозкой, а может быть, машиной. У младшего подростка защемило в груди: он вспомнил, как сам был маленьким и таскал по двору за верёвку такой же ящик. В ящике сидели пассажиры — сломанная европейская кукла и её круглолицый братишка. Будто бы девочка лет пяти-шести, тянущая изо всех силёнок этот тяжёлый ящик, смотрела сейчас на двенадцатилетнего мальчика с замотанным в полотенце лицом.

Вожак, достав из кармана напильник, просунул под стекло рядом с замком входной двери и начал пилить. Старший мальчик держал фонарь. Подростки даже не знали, действительно ли этот парень настоящий вор со стажем, и уже не могли вспомнить, при каких обстоятельствах с ним познакомились, как попали в воровской мир. Кажется, часа три назад он их окликнул где-то в подземном переходе… Мальчикам очень хотелось есть.

Раздался негромкий хруст, и в руке у парня блеснул треугольный кусок выломанного затемнённого стекла. Он передал стекло младшему двенадцатилетнему мальчику, просунул правую руку в отверстие сквозь стеклянную дверь и стал отодвигать задвижку замка изнутри. Простой замок на щеколде легко поддался. Закончив свою работу, вожак взял фонарь и, затаив дыхание, осторожно отодвинул створку стеклянной двери. Он открыл дверь до конца — на случай, если придётся спасаться бегством. В небольшом, выложенном плиткой окантованном квадрате для разувания обуви перед входом в переднюю с левой стороны стояла обувная этажерка для гэта. На ней в бутылке из-под молока стояли одуванчики и сушеница. Цветы, наверное, когда-то сорвали и принесли дети. Скромные, неприметные цветочки.

Вся троица в грязных носках-таби поднялась на дощатый настил и крадучись двинулась по коридору. Двенадцатилетний мальчик мог бы пройти по этому коридору с закрытыми глазами. Он отлично знал длину и ширину коридора, где какие доски скрипят. Справа узкая лестница вела на второй этаж, слева была маленькая комната «для прислуги» в три татами. Там был стенной шкаф. На другой стороне были кухня, ванная и комната в шесть татами. Там, должно быть, спят рядом на матрасах мать с детьми. Дальше гостиная в четыре с половиной татами. В ней очаг, горка с чайной посудой, радиоприёмник в углу. Однако этой ночью они нацеливались на платяной шкаф, который стоял в спальне. Вожак пока был знаком только с торговцами одеждой на чёрном рынке. Старший подросток хорошо помнил, где что находится в этом доме. Он мог показать, в каком помещении спит вся семья, но так ничего и не сказал шедшему впереди вожаку. Да если бы и сказал, вряд ли что-нибудь изменилось бы для этой семьи. И сами они всё равно своей цели менять не собирались.

Вожак прошёл немного по коридору, заглянул на всякий случай налево, в кухню, потом приоткрыл с правой стороны дверь в маленькую комнату, убедился, что там никого нет, открыл пошире и зашёл в гостиную. Заглянул в чайную горку, нашёл там клёцки из пареного батата и вытащил их. Две клёцки сунул себе в рот под полотенце. Мальчики тоже взяли по одной. Сладковатый знакомый вкус воскресил в памяти парня пору раннего детства. Вспомнилось, как лет в пять грелся на солнышке в саду… Старший подросток этого тепла не помнил. Но мысли и чувства младшего ему были сейчас ясны как свои собственные.

Младший так быстро сжевал клёцку, что чуть не закашлялся. Стараясь сдержаться, он обеими руками зажал себе горло и рот. Правой рукой он при этом задел стоявшую на горке чайницу, и та свалилась на циновку. Все трое затаили дыхание и напряглись, прислушиваясь. Но ничего не было слышно. Они перевели дух. Вожак приоткрыл сантиметров на пять перегородку, ведущую в следующую комнату, и посветил фонарём. Потом отодвинул перегородку ещё на десять сантиметров и ещё на тридцать. Наконец он шагнул в спальню.