Старые черти - Кингсли Эмис Страница 79

— Я не глухая.

— Нет, я имею в виду, что это и есть причина. Во всяком случае, по старушкиным словам. Конечно, не слишком серьезное обвинение, но тот тип был до смешного настоящим американцем. Его звали Ральф Фостер. Странно, всегда запоминаешь ерунду, которая тебя не касается. Профессор физики в Йельском университете. Видит Бог, в Кайраисе и в восемьдесят седьмом году делать нечего, что уж тут говорить про тридцать седьмой. Ральф был таким настоящим американцем, что помер от волнения на бейсбольном матче через несколько лет после свадьбы. Правда, Глэдис к тому времени уже устроилась в Штатах.

Сказав, что она внимательно слушает, Мюриэль перегнулась через спинку своего кресла, с трудом дотянулась до полки за задним сиденьем и взяла бело-голубую упаковку с бумажными салфетками. Затем медленно повернулась вперед и, поерзав, приняла прежнюю позу, как только Питер закончил рассказывать о смерти американца на бейсбольном матче.

— Я слушаю, — повторила она.

— Это все.

— Все? — Мюриэль опустила козырек над лобовым стеклом со своей стороны и уставилась в продолговатое зеркальце, одновременно пытаясь вытащить салфетку. — И что здесь интересного?

— Ну, просто сценка из валлийской жизни. Я думал, они тебе нравятся. Подпись: «В Уэльсе ничего не знаешь заранее».

— То есть ты имеешь в виду, что если бы я могла, то попыталась бы помешать Уильяму жениться на этой как-там-ее Розмари. Если бы мне хоть что-то пришло в голову. Иначе в чем смысл твоего рассказа?

— Нет-нет, что ты! Конечно, ты рада, что Уильям женится, и я тоже! Тем не менее Розмари родилась в Лондоне, а ты, как я заметил, к старости стала почти совсем валлийкой. Честно говоря, я даже удивился, когда ты сказала, что нельзя опаздывать. Прозвучало очень по-валлийски, нарочно так не скажешь. В церкви нужно быть вовремя.

Сидя рядом с ним, Мюриэль внезапно широко открыла рот и оскалила зубы — возможно, в невысказанном ответе, но скорее чтобы удобнее было промокнуть выступающие части лица салфеткой, которую все же ухитрилась достать. Она так и не сказала ни слова.

— Э-э… и все же какой линии ты придерживалась бы, если бы мы обсуждали брак Уильяма раньше?

— Не знаю, — ответила Мюриэль, продолжая смотреться в зеркало. — И вообще, глупо спорить об этом сейчас.

Не глупее, чем пять минут назад, подумал Питер. Конечно, он не ждал от Мюриэль признания, что от одной мысли о свадьбе единственного сына с дочерью бывшей любовницы своего мужа ей хочется его убить. Питер вдруг понял, что задал вопрос под влиянием опасной эйфории. Полегче, сказал он себе. Ради Бога, полегче.

Убрав невидимую соринку с губ, Мюриэль отложила салфетку и произнесла:

— Что-то в последние месяцы ты стал дерзким. Я бы сказала, больно прытким.

В ее голосе послышалось сдержанное одобрение, словно Питер выказал признаки начитанности или любви к животным.

Посмертное надругательство над телом, месть за то, что он радуется вещам, которые ей неприятны.

— Да, наверное, у меня чересчур приподнятое настроение — так приятно видеть Уильяма счастливым!

— Дело не только в Уильяме. Все началось гораздо раньше, еще до Рождества.

— Неужели? Ну, не знаю, в чем причина, — сказал Питер, даже не пытаясь ничего объяснить.

Если Мюриэль и догадывалась о причине, то предпочла не называть ее вслух. Они молча проехали по старому мосту, уже отремонтированному, мимо плавилен без крыш, вокзала, вверх по Стрэнду, мимо Музея изобразительных искусств Тревора Кнудсена, магазина «Маркс и Спенсер», «Глендоуэра», Королевского фонда Уэльса, площадок для крикета и регби, университета, обогнули больницу и повернули к Холланду.

— Питер, — сказала Мюриэль, когда они были в двух минутах от церкви, — я продаю дом.

— Что?

— Теперь уже точно. Уильям устроил свою жизнь — значит, мне больше незачем торчать здесь, в Уэльсе. Да, я собираюсь вернуться в Мидлсборо; если захочешь поехать со мной, тебе там тоже найдется место. Возможно, ты предпочтешь остаться здесь, обойтись, так сказать, собственными силами и не переезжать в солнечный Йоркшир, или Кливленд, или как он сейчас называется. Думаю, и это можно устроить. В общем, решай сам.

Вот тебе и показной семейный уют. Мюриэль говорила в деловой манере, может, чуть суше обычного. Питер подумал, что, если бы Уильям и шафер ехали с ними, как планировалось, это бы ничего не изменило, Мюриэль нашла бы способ сообщить ему новость перед самой церковью. До нее уже было рукой подать. Ко входу тянулись ранние гости. Питер увидел Оуэна Томаса с семьей: они выходили из машины.

— Говорить больше не о чем, — продолжила Мюриэль. — Люди здесь разные, и хорошие, и плохие, а один-два мне даже нравятся, да только в этих краях я всегда буду чужой, и потому хочу что-нибудь изменить, пока не поздно. Я уезжаю. Дом выставлю на продажу в понедельник с утра. И все. Ясно? Никаких просьб, уговоров, отсрочек, компромиссов или каких-либо еще вариантов. Решение окончательное. Возможно, я опять заблуждаюсь и ты сам мечтаешь от него избавиться, но если я права, позволь дать тебе совет: начинай привыкать к этой мысли прямо сейчас. На твоем месте я бы повернула налево и припарковалась на стоянке у Холланд-Корт.

— Повернула бы…

— Сейчас она должна быть свободна.

Так оно и оказалось, но Мюриэль едва успела занять место матери жениха рядом с Питером, прежде чем их окружило семейство старины Тюдора Уиттинхема, включавшее, помимо его самого, жену, сына, дочь, зятя и двух внуков. Еще он прихватил замужнюю сестру с племянницей, решив, что ничего страшного, раз уж они гостят у него. Люди все прибывали, шли к церкви, толпились вокруг нее на широкой асфальтированной дорожке. Некоторые — вроде Перси и Дороти, Малькольма и Гвен, старины Бона Мобри с его страдающей артритом подружкой, нескольких типов, которых Питер смутно помнил по университету, работе и гольф-клубу, юнцов, точно или предположительно имеющих отношение к Уильяму, — приходили и уходили. Другие — Гарт, Шан Смит, Арнольд Сперлинг с женой, задавакой Эйрвен Сперлинг, и еще две незнакомые Питеру супружеские пары, мрачно одетые, молчаливые и наводящие тоску, — стояли рядом. Никого из родственников Питера и Мюриэль видно не было. Родня Мюриэль жила в Англии и, судя по всему, там и осталась; со своими двумя еще живыми братьями Питер отношений не поддерживал.

Суровый распорядитель, который всем своим видом показывал, что веселью здесь не место, проводил Питера и Мюриэль внутрь. Уже в последний момент Питер увидел у церковных ворот Рианнон и помахал ей рукой, но она, похоже, не заметила. Заминка вызвала недовольство распорядителя, и он нетерпеливо дернул головой, едва не уронив блестящий, напоминающий форму для пудинга, парик. Вообще этот тип держался так, словно пришел на похороны. Его поведение вполне соответствовало настрою большей части прихожан, которые уныло глядели на родителей жениха в тайной надежде увидеть, как они икнут или споткнутся. Тем не менее Питер с Мюриэль благополучно дошли до переднего ряда скамей и присоединились к чете Норрис.