Говори - Лори Андерсон Страница 8

В ее книжном шкафу стеклянные дверцы. У нее есть телевизор и телефон, и ее домашнее задание аккуратно разложено на ее столе. Ее шкаф слегка приоткрыт. Я ногой открываю его чуть больше. Вся ее одежда терпеливо ждет на вешалках, упорядочена по типам — юбки вместе, брюки подвешены за штанины, свитера в пластиковых пакетах сложены на полках.

Вся ее комната кричит: «Хизер!» Почему я не могу постичь, как добиться этого? Не того, чтобы моя комната кричала «Хизер!» — это было бы слишком ужасающе. Но небольшой шепот «Мелинда» был бы к месту. Я сижу на полу, роясь в ее компакт-дисках.

Хизер красит за столиком ногти и безумолчно болтает, отчитываясь о проделанной работе. Она решила вступить в музыкальный клан. Окрыленные Музыкой — клан, в который тяжело проникнуть. У Хизер нет таланта или связей — я говорю ей, что она зря тратит время, даже просто думая об этом.

Она думает, что мы должны попробовать вместе. Я думаю, что она слишком надышалась лака для волос. Моя работа состоит в том, чтобы кивать или качать головой, говорить «Я понимаю, что ты имеешь в виду,» когда я не понимаю, и «Это нечестно,» когда все обстоит наоборот.

Играть в мюзикле было бы для меня легко. Я хороший актер. У меня имеется целый ряд улыбок. Я использую застенчивую улыбку со смотрящим-вверх-сквозь-челку-взглядом для штатных сотрудников и улыбку-с-прищуром и быстрым поворотом головы, если учитель задает мне вопрос. Когда мои родители хотят знать, как дела в школе, я вскидываю брови вверх и пожимаю плечами.

Когда люди обращают на меня внимание или шепчутся, когда я прохожу мимо, я машу рукой воображаемым друзьям, которые находятся дальше по коридору, и спешу к ним навстречу. Если я отстраняюсь от жизни школы, я должна быть мимом.

Хизер спрашивает меня, почему я считаю, что они не примут нас в свой музыкальный клан.

Я прихлебываю горячий шоколад. Он обжигает мне нёбо.

Я:

— Мы никто.

Хизер:

— Как ты можешь говорить такое? Почему у всех такое отношение? Я ничего не понимаю. Если мы хотим участвовать в мюзикле, они должны позволить нам. Мы можем просто стоять на сцене или ещё что-нибудь, если им не нравится наше пение. Это не честно. Я ненавижу среднюю школу.

Она сбрасывает книги со стола на пол, и сбивает зеленый лак для ногтей, который падает на ковер песочного цвета.

— Почему здесь так трудно завести друзей? Может, что-то не так со здешней водой? В старой школе я бы участвовала в мюзикле, и работала бы в газете, и была бы главной на школьной автомойке.

Здесь же люди даже не знают о моем существовании. Я в лепешку расшибаюсь, но никуда не могу прибиться, и никого это не волнует. И ты не помогаешь. Ты так негативно настроена, и никогда ничего не пытаешься сделать, ты просто постоянно хандришь, как будто тебе нет дела до того, что люди говорят за твоей спиной.

Она обрушивается на кровать и разражается рыданиями. Отчаянными рыданиями, с расстроенными воплями, когда она лупит кулаком своего плюшевого мишку. Я не знаю, что делать. Пытаюсь промокнуть разлившийся лак, но пятно только становится больше.

Оно напоминает водоросли. Хизер вытирает нос клетчатым шарфом медвежонка. Я ускользаю в ванную и возвращаюсь с пачкой бумажных салфеток и бутылочкой жидкости для снятия лака.

Хизер:

— Я очень извиняюсь, Мелли. Не могу поверить, что говорила тебе такие вещи. Это ПМС, не обращай на меня внимания. Ты так хорошо ко мне относилась. Ты единственный человек, которому я могу доверять.

Она громко прочищает нос и вытирает глаза рукавом.

— Посмотри на себя. Ты точно как моя мама. Она говорит: «Нечего плакать, просто добивайся чего-то в жизни.» Я знаю, что мы справимся. Во-первых, мы должны разработать свой способ вступить в хорошую группу. Мы добьемся того, чтобы им понравиться. В следующем году Окрыленные Музыкой будут умолять нас принять участие в мюзикле.

Это наиболее безнадежная идея, какую я когда-нибудь слышала, но я киваю и выливаю жидкость для снятия лака на ковер. Жидкость осветляет лак до рвотного ярко-зеленого цвета, и отбеливает ковер вокруг пятна.

Когда Хизер видит, что я наделала, она снова ударяется в плач, повторяя сквозь рыдания, что это не моя вина. Мой желудок убивает меня. Ее комната недостаточно велика для таких сильных эмоций. Я ухожу, не попрощавшись.

Родители издают угрожающий шум, превращая обед в представление, где папа имитирует Арнольда Шварценеггера, а мама играет Гленн Клоуз в одной из ее ролей психопаток. Я — Жертва.

Мама (с бросающей в дрожь улыбкой):

— Думала, что к тебе теперь никаких требований, да, Мелинда? Теперь ты важная ученица средней школы, нет необходимости показывать родителям домашние задания, не нужно сообщать о плохих отметках по тестовым работам?

Папа (стучит по столу, посуда подпрыгивает):

— Прекрати это дерьмо. Она знает, что происходит. Сегодня пришел промежуточный отчет с твоими оценками. Послушай меня, юная леди. Я собираюсь сказать это только один раз. Ты исправишь эти оценки, или твоя репутация погибла. Слышишь меня? Исправь их! — Атакует запеченый картофель.

Мама (недовольная тем, что ее задвинули на второй план):

— Я прослежу за этим. Мелинда. — Она улыбается. Аудитория содрогается. — Мы не просим слишком многого, дорогая. Мы только хотим тебе добра. И мы знаем, что твои результаты могут быть намного лучше этих. У тебя были такие хорошие результаты на тестах. Посмотри на меня, когда я говорю с тобой.

(Жертва перемешивает прессованный творог с яблочным соусом. Папа фыркает, как бык. Мама сжимает нож.)

Мама:

— Я сказала, посмотри на меня.

(Жертва подмешивает горох к яблочному соусу с прессованным творогом. Папа прекращает есть.)

Мама:

— Посмотри на меня сейчас же.

Это Голос Смерти, голос, подтверждающий серьезность намерений. Когда я была ребенком, этот Голос заставлял меня писаться в штанишки. Теперь для этого нужно больше. Я смотрю маме прямо в глаза, затем споласкиваю тарелку и удаляюсь в свою комнату. Лишившись Жертвы, мама и папа орут друг на друга. Я включаю свою музыку, чтобы заглушить шум.

После прошлого ночного допроса я стараюсь уделить внимание биологии. Мы изучаем клетки, в которых есть все те крошечные элементы, которые вы не в состоянии увидеть без микроскопа. Мы получаем в свое распоряжение настоящие микроскопы, а не пластиковые Кмартовские[1]специальные. Это неплохо.

Наша учительница мисс Кин. Я испытываю к ней что-то вроде жалости. Она могла бы быть знаменитым учёным, или доктором, или кем-то вроде того. Но вместо этого застряла с нами. В центре комнаты есть деревянный прямоугольник, на который она взбирается, когда обращается к нам. Если бы она оставила пончики, то была бы похожа на крошечную кукольную старушку. Вместо этого у неё желеобразная фигура, обычно заключённая в оранжевый полиэстровый чехол.

Конец ознакомительного фрагмента