Сад радостей земных - Джойс Кэрол Оутс Страница 8

– Никого не ранило, – сказал какой-то мальчишка. Карлтон и сам видел, что никто не ранен. Тихий дождик все моросил, будто старался приглушить стук сердец, усмирить громкие голоса и лихорадочно бегающие взгляды, но Карлтона он нимало не успокаивал. Карлтон чувствовал себя обманутым. Он протолкался сквозь толпу вперед, поглядел на смятую дверцу встречной машины, потрогал разбитое окно – эка невидаль. Воображение уже нарисовало ему грубыми, резкими красками Франклина, или, может, его брата, или водителя встречной машины, или хоть кого-нибудь – мертвого, распластанного посреди дороги, но это оказался обман: все на ногах, никто не погиб, опять ничего не случилось.

Он прошел назад и взобрался в кузов. Там еще оставались несколько женщин с малышами, хотя грузовик и накренился набок.

– Кой черт ты тут торчишь? – сказал Карлтон жене.

Она стояла в машине. Круглолицая, бледная, хмурая; когда ее не было рядом, он часто вспоминал, какая она была прежде хорошенькая. Она много моложе его, хоть он и сам еще молодой. Когда они поженились, ей было пятнадцать, и он не замечал в ней никаких перемен, разве только во время беременности, а между тем, непонятно когда и как, ее место заняла вот эта незнакомая женщина с обмякшим, расплывшимся телом и обмякшим ртом.

– Ты как, цела? – спросил Карлтон.

Ему не хотелось при других женщинах показывать, что он за нее тревожится.

– Тебе-то что, – отозвалась жена.

Услыхав ее голос, он ухмыльнулся – видно, все в порядке. Несколько лет назад он поверил бы и словам, но в последнее время на слова полагаться не приходилось: Перл как-то все путала, а он этого терпеть не мог, кругом и так мало что поймешь. А она порой все забывает, даже самые простые вещи: на что потратила доллар, куда убежал меньшой, куда подевались чьи-нибудь башмаки.

Перл протиснулась мимо, толкнув его; он придержал ее за локоть.

– Пусти, я пойду погляжу, – сказала она.

– Не на что глядеть, никто не ранен. Только у одного кровь носом идет.

Перл уже хотела спрыгнуть наземь, но Карлтон помог ей слезть. Он был красен и возбужден; кроме разочарования, в нем накипало что-то еще.

– Наезжают на нас, сволочи, стервецы, – бормотала Перл. – Убивать их надо, чего-то делать надо… вы, мужчины, чего вы только смотрите?

Она была на голову ниже Карлтона, но он насилу за нею поспевал. Круглое, разбухшее тело, бледное лицо… какая она стала странная, иногда прямо жуть берет. Бывает, вдруг разъярится и кидается с кулаками на кого попало, на него, на детишек – и ведь знает, что делает, а со стороны понять невозможно, с чего это она. На ней ситцевая кофта, которую надо бы застегнуть повыше, и юбка в белую и красную клетку – юбка выглядела бы неплохо, не будь у Перл такой огромный живот.

– Вы, мужчины, могли бы управиться с такими сволочами! – Пронзительно закричала она, проталкиваясь сквозь толпу. И вцепилась в руку Франклина: – А ты кой черт не смотришь, куда едешь? И кто тебе только дал права? Пускай мой муж ведет машину, а ты ему плати, он получше твоего правит… Об ребеночке моем подумать надо? Об ребеночке об моем? – Тут она заметила человека в легковушке, он утирал окровавленное лицо краем рубахи. Перл сжала маленькие кулаки, забарабанила по капоту машины, визгливо закричала: – Ты что, разбиться хочешь? И чтоб твою машину разбило? И чтоб тебе рожу разбило? Езжай домой, поучись править, кой черт тебя носит по дорогам? Про моих детей не подумал? Гляди, сукин ты сын! – Она прижала руки к животу. – Видал, стервец? А? Какое такое у тебя право на всех наезжать?

Они всегда наслаждались злостью, упивались ею, злость была священна. Карлтон сперва подумал, что Перл малость рехнулась – бесится из-за пустяков. Но чем дольше она вопила, тем приятней было слушать. Ее поддержали другие женщины. Вместе с Перл кричала женщина, которая собиралась ей помогать при родах. Она обняла Перл за плечи. Под дождем все казалось замедленным, точно во сне, только голоса звучали резко, вперебой. Карлтон сунул руки в карманы, стоял, широко расставив ноги, и слушал. Вот так покричат, полаются, а потом кто-нибудь съездит на заправочную станцию, оттуда придет машина и отбуксирует их. О таких вещах всегда кто-нибудь да позаботится. А потом грузовик починят, и они опять будут трястись в нем всю ночь напролет, потому что назавтра их ждет большая работа, а они тут попусту теряют время… Ну а сейчас у них роздых. На эту аварию никто не рассчитывал, это приятная неожиданность. К Карлтону подошла его пятилетняя дочка и похвасталась – на голове у нее сбоку вскочила шишка величиной с большую клубничину. Девочка то и дело ощупывала шишку и всем и каждому давала пощупать.

– Откуда это у тебя? – спросил Карлтон.

– Стукнулась о борт, – сказала девочка и пошла показывать шишку кому-то еще.

Она похожа на Перл, подумал Карлтон, но, если не стоит рядом, ему все равно – что она, что любая чужая девчонка. Уж слишком много детишек с ними ездит, вот беда. От них слишком много шуму, и вечно они хворают, то у них рвота, то кашель, а некоторые и помирают – с детьми всегда так. Внутри у него что-то протестующе сжалось при одной только мысли о детях – своих ли, чужих ли, – о том, откуда они берутся, как растут крохотные комочки в глубине материнского тела и как там, должно быть, темно и мокро… даже думать противно.

Карлтон сплюнул. Что-то скучно становится.

Он заговорил с человеком, чью фамилию не мог припомнить. Человек этот называл себя Рыжим. Волосы у него были темные, но при ином освещении отливали рыжиной. Он ездил один, а семью где-то оставил, – так же как и сам Карлтон, родом он был из Кентукки и старался заработать денег, чтоб расплатиться с долгами. О таких делах они толковали понизив голос и стиснув зубы. Если бы о том, что они кругом в долгу, пришлось говорить с кем-то еще, они бы сгорели со стыда, но друг с другом – теперь это было уже не страшно. Не одну неделю они ходили вокруг да около, нащупывали и разведывали, пока не выяснилось, что у них так много общего. По произношению, по тому, как они растягивали и смазывали слова, ясно было, что они земляки и одного поля ягода, но поняли они это не сразу. Обычно они попросту не задумывались о таких вещах. У Рыжего было две тысячи долгу, а Карлтон (он задолжал брату жены) успел кое-что отдать, оставалось уже только тысяча шестьсот. Одно время он задолжал чудовищно много – три тысячи, невозможно даже представить этакую кучу денег, – и понапрасну: две дождливые весны кряду – и все ухнуло. Земля не уродила, он остался ни при чем. Но теперь надо выплатить только еще тысячу шестьсот.

– Это мы последнее лето так нанимаемся, – сказал Карлтон.

И посмотрел испытующе – как к этому отнесется Рыжий, но тот и бровью не повел. Он был примерно одних лет с Карлтоном. Карлтону и в голову не приходило видеть себя в других, а между тем у них с Рыжим было одно и то же выражение лица – выражение угрюмого, тупого недовольства, которое пока еще не обратилось ни на что определенное. Они стояли, прислонясь спиной к накренившемуся борту грузовика, он немного защищал от дождя. Карлтон оттолкнул какого-то подвернувшегося под руку мальчонку. У грузовика были высокие ржавые борта, брезентовый верх вылинял до того, что невозможно было различить, какого же он цвета. От кузова шло зловоние. Дождь не смывал эту вонь, напротив, она только стала еще острей. Иногда Карлтон ощущал этот запах, а порой вовсе его не замечал.