Casual - Оксана Робски Страница 8

Не было никакой особой причины не ходить туда. Просто я былана даче. Лень было одеваться, ехать в Москву. Машина стояла, заметенная снегом.Серж заехал туда всего на полчаса, потому что я ждала его к ужину.

— Глупо сопровождать своего мужа каждый раз.

— Необходимо, если хочешь сохранить семью.

Я почувствовала себя виноватой.

— Это было предательство — общаться с любовницей моегомужа.

— Прекрати. Что бы ты сделала на моем месте?

— Позвонила тебе и рассказала.

— Я не знала, захочешь ли ты это знать.

— А ты?

— Не знаю. Наверное, да. Может, лучше договоритьсяпрямо сейчас? Если ты увидишь моего Игоря с девкой, сразу скажи мне об этом.Ладно?

Мы договорились. Правда, договор вышел односторонним.Вероника всегда умела устроиться.

Приехал Игорь.

Поздоровался со мной из холла. Подошел, крепко обнял и держалнесколько минут.

Мне стало ужасно жалко себя. Снова захотелось плакать.Наверное, это нервы.

Я бы предпочла остаться у Вероники. Посмотреть с нимителевизор. Обсудить планы на выходные. Стать частичкой их монотонного семейноговечера. Их единственным на сегодня развлечением.

Я приехала домой.

Небо было такое звездное, что казалось ненастоящим.

Зато если видишь что-нибудь действительно уродливое, никогдане сомневаешься в подлинности.

Я заснула прямо на веранде. Первый раз за все это время мнеприснился Серж. Он отлично выглядел, был абсолютно живой, и я ощущала его почтифизически.

Я проснулась на рассвете и не хотела ни спать, ни вставать.

Птицы пели рядом с моим плетеным диваном.

Если закрыть глаза, то можно представить себя в лесу, натраве.

Зачем закрывать глаза и что-то представлять себе? Я и всамом деле была в лесу, вокруг меня были сосны, и весь дом буквально утопал взелени.

Я позвала Галю, чтобы она натерла мне тело кокосовым скрабом.

Хорошо, что есть Галя, всегда есть чем заняться.

После скраба я приняла душ и намазала лицозеленовато-коричневой кашицей. Это называлось: «маска — моментальный эффект».Моментального эффекта надо было ждать 20 минут и не разговаривать. Я закрыла глаза,а Галя начала монолог на тему: «Почему в Москве не продается сыворотка?»

Оказывается, в Донецке она продается на каждом шагу, и людиделают на ней блины. А в Москве просто неизвестно, на чем делать блины. Асвиньи? Гале вообще было непонятно, как в Москве умудряются выращивать свинейбез сыворотки. Она в четыре раза дешевле молока. Ею можно умывать лицо. Иополаскивать волосы.

К тому моменту как Галя стала смывать маску, я всерьеззадумалась о том, почему в Москве не продают сыворотку.

В четыре раза дешевле молока — значит, ее будет покупатькаждый. На всякий случай поинтересовалась у домработницы. Будет? Домработницамечтательно заулыбалась. Будет. Срок хранения сыворотки — одна неделя, значит,семья будет покупать в среднем четыре пакета в месяц. В Москве примерно пятьмиллионов семей. Нужна хорошая дилерская сеть. Можно договориться с теми, ктоторгует продуктами питания. У меня есть такие знакомые.

Сейчас сыворотку после производства творога простовыбрасывают; значит, здесь затрат никаких. Затраты только на рекламу ипакетирование. Это примерно двадцать — двадцать пять процентов от продажнойстоимости. Плюс транспорт.

Нужно поговорить с кем-нибудь из мужчин. Я позвонила паресвоих знакомых. В конце концов, почему бы не снабдить Москву сывороткой?

Я встретилась с Олежеком в «Палас-отеле». Он пил кофе, курилсигару и говорил ерунду. Много денег ему не надо, говорил Олежек, вполнехватило бы миллиона.

— На что хватило бы? — спросила я снисходительно.

— Так, на жизнь.

— Дом на Рублевке, «Мерседес-220», не говоря уж о«Мазерати», и часы JVC — купил все это и сразу продал.

— Почему?

— Деньги кончились, а жить уже привык хорошо.

— Ну и не нужен мне дом на Рублевке.

— Пока не нужен. А как только миллион появится, всебудет по-другому.

— Значит, нужно два миллиона. Я пожала плечами.

— А лучше десять, — догадался Олежек.

Для Олежека с его железными зубами десять миллионов долларов— это такая же абстрактная цифра, как для бродячей собаки — десять килограммовкостей.

Он вспомнил своего одноклассника.

— Я видел его фотку в газете. Он член правлениякакой-то никельной компании. Они захватили завод на Урале, выгнали всюадминистрацию и поставили своих людей.

Олежек говорил о нем с уважением. Так, как говорят про своихродственников, достигших чего-то. Так, будто в его победах есть заслуга иОлежека тоже.

В детстве Олежек его бил. Потому что терпеть не могочкариков. Но с тех пор, как сам заменил свой левый глаз на стеклянный, кфизическим недостаткам людей стал гораздо терпимее.

— У тебя лицо грустное, — сказал Олежек. Ярассмеялась.

— И смех неестественный. — Я рассказала ему проботокс.

Не всем мужчинам можно рассказать про такое.

Олежек, видимо, это понял, но не обиделся. Преимуществодвадцатилетнего знакомства.

— Я нашел твоего Фетишиста, — сказал он, развалившисьв кресле.

Я кивнула. Повеяло холодом.

Показалось, что человек, убивший моего мужа, где-то здесь.

Стало страшно.

Пришлось сделать над собой усилие. Слова не шли с языка.

Олежек стал глазеть по сторонам. Видимо, мое поведение невызывало у него интереса.

— Как будем валить? — Олежек смотрел мне прямо вглаза.

В этой ситуации он чувствовал свое превосходство и получалот этого явное удовольствие.

— Ну а как ты думаешь? — Олежек в самом делезадумался.

— Можно закатать в бетон. — Я покосилась наофицианта. Официант покосился на нас.

Я попросила еще мандариновый сок.

— Можно закопать на кладбище. По шейку. Дня на три. Тыподъедешь, посмотришь.

Глаза Олежека не блестели от возбуждения, как это бывает усумасшедших. Он говорил спокойно, по-деловому, как моя Галя про салаты.

— Или вот еще неплохо: взять твой ботокс — и под кадык.

Мне это тоже показалось неплохо.

— Можно просто застрелить, конечно. Тогда я дам тебефотографию.