Путешествие на край комнаты - Тибор Фишер Страница 8

Но Силье с Туомасом здесь нравится. Мика умоляет шеф-повара, чтобы ему больше не приносили «Лапин Культу» в индивидуальном порядке. Он сгребает бутылки и ищет, куда б их заныкать, чтобы не соблазняться – картина маслом. Сегодня днем я «прошлась» по Хельсинки, и меня поразил один кадр: какие-то металлические рамы на небольшом пятачке у реки. Там было несколько человек, которые выбивали ковры, переброшенные через верхние перекладины этих рам. Так что я интересуюсь:

– А что, выбивание ковров – это такая национальная финская забава?

Как выясняется, нет; просто такое специальное место, отведенное для выбивания ковров, где жители Хельсинки выбивают ковры за приятной беседой с соседями. Потом Силья объясняет, почему на Сенатской площади в центре Хельсинки стоит памятник царю Александру II.

– Приезжие всегда удивляются, что в центре Хельсинки стоит памятник русскому царю. Но при русских царях мы жили очень неплохо. Мы вели переговоры, много переговоров. Переговоры – это истинно финский метод.

История Финляндии состоит из двух больших глав: сперва ее подавляли соседи слева, то есть шведы, потом ее подавляли соседи справа, то есть русские. После шведов остались замки и шведский язык. После русских вообще ничего не осталось, кроме нескольких ресторанов, но братьев-финнов они не забывают и периодически шлют им приветы – волков и ядерные отходы.

Силья с Туомасом спорят, кто из них лучше говорит по-шведски. Когда Силье было шестнадцать, она сбежала на лето в Стокгольм, чтобы усовершенствовать свой шведский и поработать уборщицей в больнице.

– Нас специально учили, как надо правильно мыть помещение, потому что микробы размножаются очень быстро, и даже крошечная колония под какой-нибудь раковиной способна разнести заразу по всей больнице.

– И какова же секретная техника по уборке шведских больниц?

– Мыть и драить, драить и мыть беспрерывно.

Силья рассказывает, как она упахивалась на работе с утра до вечера, а потом до утра веселилась по клубам, и однажды даже целовалась с телохранителем шведского короля. Мне показалось, что Силья тоскует по тем славным денькам, когда ей было шестнадцать, и жизнь казалась прекрасной и удивительной, и можно было не спать по ночам, и ты жила, как хотела, и ничего не боялась, потому что ты знала, что у тебя есть дом, куда можно вернуться. Мы с ней, похоже, ровесницы. Ей тоже где-то под тридцать, но та шестнадцатилетняя девочка с ее отчаянным и бесшабашным мужеством… этой девочки больше нет. Я хорошо понимаю Силью. Раньше я тоже выделывала такое, на что уже не способна теперь. На самом деле мне уже даже не верится, что я все это делала. Как будто это была и не я. Нет, правда. Мне иногда кажется, что мои воспоминания о прошлом – это какой-то сбой памяти. И на самом деле ничего этого не было.

– Нет, это он так сказал, что он якобы телохранитель шведского короля, – говорит Туомас. – Я тоже был телохранителем шведского короля, когда знакомился в клубах с девчонками. И еще я был знаменитым летчиком-истребителем.

– Ага, с твоим слабеньким шведским тебе только в телохранители шведского короля. В лучшем случае ты потянул бы на работника мэрии Мальмо, в должности «ну, этот парень, который гуляет с собачкой мэра». А я целовалась с телохранителем шведского короля.

Прибыла первая смена блюд: паштет из медвежатины. Вполне даже съедобно, только перца, я думаю, многовато. Самое поразительное – то, что это медведь. Мне даже как-то немного не по себе, что я ем медведя: медведи мне всегда нравились.

– Медведи – редкие звери, но их слишком много, – говорит Туомас.

– Да, с медведями лучше вообще не встречаться в живой природе, – добавляет Силья. – Они совсем не боятся людей. Теперь это уже городские медведи. Плохие медведи. Испорченные. Даже если медведь в замечательном настроении, благодушный и всем довольный, все равно лучше с ним не встречаться.

Ни Силья, ни Туомас, ни Мика не встречались с финским медведем в живой природе. Разговор переходит на правила поведения при встрече с медведем вообще. Громко запеть, якобы не замечая зверюгу, притвориться мертвым, сделать вид, что ты круче, чтобы медведь увидел, что ты его не боишься, и, соответственно, сам убоялся, – способы вроде как проверенные и надежные, хотя у Мики свое мнение на этот счет:

– Уважайте природу, в лоб ему кулаком – и все дела.

Силья советует посетить музей под открытым небом на острове Сеурасаари, где можно увидеть подлинные финские деревенские дома восемнадцатого-девятнадцатого веков.

– Только вы там осторожнее с белками. Белок там много. И они очень опасны.

Мика аж поперхнулся пивом.

– Белки, они не опасны. Они маленькие и рыженькие. И ручные.

Но Силья продолжает:

– Белки кусаются. Лезут прямо тебе на голову. Я лично знаю людей, которых кусали белки.

– Белки на Сеурасаари садятся на задние лапы и смешно машут передними. Выпрашивают еду. Ты даешь им орешек, и они уходят.

– Мой приятель как раз кормил белок, и его покусали. Потому что орешки закончились. А белки, наверное, надеялись на добавку.

Спор о белках продолжается еще какое-то время, и нам приносят второе блюдо. Рубленая оленина с горчичным соусом. Собственно, тот же рубленый бифштекс, только мясо пожестче. И наконец, главное блюдо, которое повар подает чуть ли не с извинениями: рыба с картошкой. Никаких кулинарных изысков, никаких соусов или приправ, «забивающих» вкус картошки и рыбы.

– Из всех финских блюд это – самое финское, – говорит повар.

Я знаю выражение «упрямый, как остроботниец [житель территориального округа Северная Остроботния в Финляндии. – Примеч. пер.]» и практикуюсь в произношении тех пятидесяти финских слов, которые я знаю, в том числе «озеро», «лес» и «медведь».

Мика какое-то время молчал, но теперь его вновь прорывает:

– Раньше меня все любили. Когда мне было двадцать, я был самым известным поэтом в Финляндии, всеми любимым поэтом, да. И что со мной стало теперь?

Я замечаю, как Силья с Туомасом озадаченно переглянулись. Известный? Поэт? Всеми любимый? Но от комментариев они воздерживаются. Надо думать, из жалости к ближнему.

Есть профессии, открытые для всех и каждого. Профессии свободного доступа, скажем так. Вот ты лежишь у себя в постели, день уже близится к вечеру, а ты еще даже и не вставал, ты ничего не умеешь, у тебя нет работы, ты с утра не умывался, и уже почти месяц не менял постель, у тебя нет ни денег, ни друзей, ни перспектив, и вдруг – о чудо! – всего одна небольшая мысленная поправка, и ты уже не никчемный жалкий неудачник, а поэт. Причем тебе даже не обязательно что-то писать. Но есть еще много других ненапряжных профессий, на выбор: певец, кинопродюсер, застройщик, танцор. При этом никто не обязан тебе платить.

Я уверена, что я не одна так прокололась; что большинство привлекательных девушек… нет, для этого даже не обязательно быть привлекательной… так вот, я уверена, что большинство девушек хоть раз, да знакомились с кинопродюсером в клубе в субботу вечером.