Покидая мир - Дуглас Кеннеди Страница 8

— Все нормально, профессор… то есть Дэвид. Говорите.

Новая долгая затяжка.

— Моя жена пыталась покончить с собой две недели назад. Это уже третья ее попытка самоубийства за год.

Именно тогда я впервые обнаружила, что — при всех его научных достижениях и высоком положении в академическом мире — Дэвид Генри был обладателем своего собственного домашнего ада. Ее звали Полли Купер. Они были женаты больше двадцати лет, и по фотографиям 1970-х, которые я видела в офисе, можно заключить, что Полли была довольно типичной для тех лет тоненькой, изящной красавицей. Когда Дэвид с ней познакомился, она только что опубликовала сборник коротких рассказов в издательстве Альфреда Кнопфа и одновременно представила в «Вог» большую фотосессию, отснятую Ричардом Аведоном. В 1971 году в «Нью-Йорк тайме» ей была посвящена статья, где ее называли «невероятно прекрасной и непостижимо умной». И вот Дэвид ее «закадрил» — незадолго до этого триумфально завоевав Национальную книжную премию, получив фантастические отклики на только что опубликованный роман и (в возрасте тридцати лет) приглашение на должность профессора в Гарвард: пара получилась золотая, блестящая, их определенно ждало великое будущее.

— Когда я впервые увидел Полли, это было как удар, coup de foudre, [6]причем для обоих, немудрено, что мы поженились через полгода. Через год после свадьбы родился Чарли, наш сын, и тут вдруг почти сразу, спустя несколько недель после его появления на свет, Полли впала в полную прострацию и совсем перестала владеть собой. Она почти не спала, ничего не ела и в конце концов вообще отказалась прикасаться к ребенку, объясняя это тем, что если возьмет его на руки, то непременно покалечит. Дела шли все хуже, в какой-то момент она провела четверо суток без сна. Тогда-то, среди ночи, я обнаружил ее на кухне, она лежала на полу, засунув голову в духовку. Когда приехала «скорая помощь», медикам хватило одного взгляда на Полли, чтобы определить ее в психиатрическое отделение Массачусетской больницы. Там она провела четыре месяца. Сначала казалось, что у нее послеродовая депрессия, но со временем диагноз был уточнен — серьезное биполярное расстройство. [7]

С тех пор ее психическое состояние было в лучшем случае неустойчивым. По меньшей мере раз в год случались срывы, за которыми следовали периоды относительного спокойствия. Но на творчество у Полли не хватало энергии, она так больше и не сумела написать ни одной новеллы, а годы медикаментозного лечения пагубно отразились на ее физическом состоянии и внешнем виде.

— Если все было так ужасно, — перебила я, — почему вы не прислушались к инстинкту самосохранения и не расстались с ней?

— Пробовал… лет десять назад. Я встретил тогда другую женщину, Анну, скрипачку из Бостонского симфонического оркестра. Очень скоро все у нас приобрело серьезный оборот. Полли — при всех ее приступах безумия — прекрасно чувствовала ложь и фальшь. Заметив, что я провожу день за днем где-то… не в университете, она наняла детектива, а тот сфотографировал, как я вхожу в квартиру Анны в Бэк-Бэй и как мы сидим в каком-то ресторанчике, держась за руки. Господи, до чего же банальны все эти детали.

— Вы с этой женщиной любили друг друга?

— Я всерьез так считал. И Анна тоже. Но однажды я вернулся домой и обнаружил, что сделанные детективом фотографии, восемь на десять дюймов, раскиданы по всей гостиной, а Полли лежит в ванне с перерезанными венами. Пульс едва прощупывался. Медикам пришлось перелить ей больше двух литров крови, чтобы стабилизировать ее состояние. Она провела еще три месяца в психиатрическом отделении.

Наш сын Чарли — ему тогда было десять — сказал, что я не должен уходить. Понимаешь, он вернулся домой из школы буквально через минуту после того, как я нашел его мать. Я пытался его остановить, не пускать в ванную, но он вырвался, вбежал и увидел мать обнаженной, плавающей в кровавой воде…

После этого Чарли надолго ушел в себя, стал замкнутым и угрюмым. Он сменил несколько школ, нигде надолго не удерживался. Когда он достиг подросткового возраста, стало еще хуже — он познакомился с наркотиками и был исключен из очередной школы за то, что, находясь под кайфом, попытался поджечь свою постель. Пробовали устроить его в более прогрессивную школу, пробовали военный интернат с жесткой дисциплиной, пробовали даже домашнее обучение, так он превратил свою комнату в свинарник. В конце концов сын блестящих, талантливых родителей сбежал из дому накануне своего семнадцатого дня рождения. Два года его не могли найти. Дэвид потратил на поиски почти четверть миллиона долларов («все отцовское наследство»). Наконец Чарли обнаружили — в ночлежке для бездомных неподалеку от Пионер-сквер в Сиэтле.

— Хорошо, по крайней мере, что он не был ВИЧ-инфицирован и не вляпался во что-нибудь совсем ужасное, вроде проституции. Плохо то, что вскоре ему поставили диагноз «шизофрения». Последние три года Чарли содержали в специальном медицинском учреждении близ Вустера. [8]Тягостно, но другого выхода нет, по крайней мере, в таком месте он не сможет причинить себе вреда…

Его матери тем временем как-то удалось прийти в относительную норму. До такой степени, что — после пятнадцати лет молчания — небольшое университетское издательство опубликовало тоненькую книжечку ее рассказов.

— Тираж был, наверное, не больше пятисот экземпляров, но для нее это было действительно победой. Это было настоящее чудо — видеть, как Полли преодолевает болезнь и становится прежней умницей и красавицей, женщиной, на которой я женился когда-то. А потом выяснилось, что это улучшение было краткосрочным затишьем…

Внезапный недуг жены, а потом и сына выбил Дэвида из колеи, у него все валилось из рук, невозможно было взяться за работу, за книги. Первый роман вырвался из него, как гейзер.

— Начав писать, я просто не мог остановиться. История, рассказанная там, была моей историей, пусть и измененной до неузнаваемости. Каждый день, как только я садился и начинал писать, слова приходили сами, я не задумывался, не сомневался ни одной минуты. У меня как будто включался автопилот — и тогда, в те полгода, я, несомненно, почувствовал, что же такое истинное счастье.

— И что же это такое? — поинтересовалась я.

— Верить, что тебя регулярно посещает вдохновение свыше — пусть даже всего на несколько коротких часов — и поднимает тебя над повседневностью, над всей этой дрянью и безобразием, которые изо дня в день затягивают тебя и толкают к тоске и безысходности.

— Постараюсь не попадаться вам на глаза, когда у вас похмелье.

— Ты-то можешь попадаться мне на глаза в любое время.

После этой реплики повисло долгое неловкое молчание. Я, с горящими щеками, уставилась в свой мартини. Дэвид сообразил, что его замечание можно было расценить как вызов, и тут же принялся оправдываться: