Уровень опасности - Игорь Симонов Страница 8

– Пока понятно. Непонятно, чего хочешь ты.

– Я доктор, который хочет вылечить этот организм, если это еще возможно. Отрубить все зараженные члены, умертвить все зараженные клетки, сберечь то, что есть здорового.

– С организмом понятно, хотя он скорее всего в результате такой операции умрет. С миром не очень понятно. И с шестью миллиардами.

– Без операции точно умрет, а разрешение на операцию спрашивать не у кого. Про шесть миллиардов – вот что скажу. Это шесть миллиардов полуроботов, а скоро будет десять миллиардов роботов. Ты посмотри, что показывают по телевизору, что в газетах пишут, журналах. Это можно только взорвать и построить заново, это ремонтом не исправить. Я тебе сейчас простую теорию изложу. Умных людей на свете больше не становится, образованных – да, умных – нет. Сколько их было три тысячи лет назад – столько и сейчас. Тогда они встречаться могли, разговаривать, в гости друг к другу ходить, потому что их было мало, но и людей вообще – мало. Потом людей стало много, потом – очень много, а умных осталось столько же. Вот тебе сколько лет, двадцать пять? А ты за свою жизнь по-настоящему умных людей сколько видел? Думаю, я – не первый, но точно не больше, чем второй. А ты ведь в больших городах живешь, образованный, все твои знакомые – тоже образованные. Что, не так?

– Так, так, Ахмед, так, – раздраженно ответил Алексей, – связи не вижу. В чем твоя миссия? – и напоролся на холодный стальной взгляд.

– Моя миссия – уничтожить тех, кто установил этот миропорядок, и объединить тех, кто способен мыслить и в мыслях своих не остановится у проведенной черты.

– И как ты собирать их будешь? Через Интернет?

– Интернет – говно, – раздраженно сказал Ахмед. – Самое сильное средство по превращению людей в роботов. Люди соберутся вместе, потому что поймут, что нет другого выхода, если они хотят для своих детей мира людей, а не роботов.

– А если они не хотят? – на этот раз вполне серьезно спросил Алексей. – Тогда что? Найдешь детей четырнадцатилетних, разошлешь их по подземным переходам, нажмешь кнопку – на тебе, первая стадия очищения мира от роботов. Так, что ли? Что ты будешь делать, если люди хотят жить так, как хотят?

– Люди – это кто?

– Просто люди.

– Твои люди – Америка и Западная Европа, и то без эмигрантов, и Россия, пока цена на нефть хорошая. Это ты двадцати процентов не наберешь.

– Но проблема, Ахмед, в том, что остальные восемьдесят хотят жить, как эти двадцать, а не так, как хочешь ты.

– Ты умный, – сказал Ахмед, – ты очень умный, наверное, таким воспитал тебя отец. Но ты плохо знаешь историю. Побеждают те, кто больше хочет победы и готов всем пожертвовать ради победы. Так большевики победили у вас в семнадцатом. Их была кучка, а они взяли власть. Нас больше, мы сильнее. Если с нами такие люди, как ты, значит, они обречены. Такие, как ты, – их будущее, но ты с нами.

– Ты знаешь, почему я с вами, и в другой ситуации…

– Знаю, Алексей, знаю. Все знаю. Но ты сейчас со мной, а не против меня, и если твоя история станет известна миру, таких, как ты, будет много. Их сердца сейчас сжигает бессильная злоба – они найдут ей выход.

Всегда было одно и то же: чем больше слушаешь его, тем меньше желания спорить, тем меньше сил опровергать. Это не было похоже на гипноз, он не подавлял твою энергию, он умелыми тонкими лазерными лучиками выжигал новый канал ее движения, чувствовал, когда надо остановиться, и назначал дату следующего сеанса. Наверное, у него были разные методы для массового и индивидуального лечения. И, наверное, на Алексея он тратил больше времени и сил, чем на кого-либо.

– Я ждал, что ты скажешь сам, но ты не говоришь. Что с твоей девушкой?

Это должно было случиться. Он знал, что этот разговор неизбежен, но все равно не был к нему готов, потому что не представлял себе, как будет обсуждать свои отношения с Катей с этим человеком.

– Ты сделал ошибку, – сказал Ахмед, не дождавшись ответа. – Ты сделал ошибку, о которой потом будешь жалеть, но я понимаю тебя. Ты не можешь жить одной ненавистью, тебе нужна любовь, чтобы ненависть не сожгла тебя раньше времени.

– Я не знаю, – ответил Алексей, который совсем не ожидал такого поворота разговора. – Мы просто встречаемся, она мне нравится…

– Ты можешь врать мне, хотя я очень не хотел бы этого, но не ври себе. Она тебе не просто нравится. Хорошо, это твое личное, у тебя не много осталось личного, хватит об этом. Ты говорил Ивану, что познакомился с ней случайно?

– Случайней не может быть. Чтобы все это так подстроить, за мной нужно было долго следить. А если за мной так долго следили и следят сейчас, тогда это все не имеет смысла.

– Во всем есть смысл, – тихо сказал Ахмед, постепенно переключаясь уже на другой разговор, с самим собой. Алексей почувствовал вдруг, как благодарен Ахмеду за его понимание, ум, деликатность, которых совсем нельзя было ожидать от этого мрачного безжалостного убийцы, на совести которого… «Но ведь я тоже скоро стану убийцей, – подумал Алексей, – и я могу любить и страдать, тогда почему я удивляюсь, что он может? Ведь он тоже человек из плоти и крови, и я никогда не узнаю, что выстрадал он, прежде чем стать вот этим Ахмедом?»

– Хорошо, – продолжил разговор Ахмед, – я не буду тебе мешать, хотя должен был бы. Но иногда неправильное оказывается более правильным, чем правильное. Просто будь осторожнее и помни: чем раньше ты с ней расстанешься, тем меньше боли она испытает. До свидания, брат.

Он пожал руку Ахмеда и почувствовал, что теперь их объединяет нечто большее. Он сказал: «Спасибо, Ахмед». И Ахмед сказал: «Иди».

Потом еще было много всего. Первый и единственный раз они поехали с Катей за границу, в Рим. Она все время спрашивала, почему они никуда не ездят вдвоем. Алексей не знал, что придумать, и рассказывал нелепые истории про просроченный паспорт, которым нет времени заняться, и подальше прятал этот паспорт, чтобы он не попался Кате на глаза. Он боялся отказа, но ему разрешили, Иван передал ему ответ со своей обычной ухмылкой, но какое это имело значение, если впереди было четыре дня счастья. Катя маленькой девочкой прыгала от радости. Он ревновал ее к тому, что все это так ей знакомо по другой жизни, по жизни до него, все эти покупки, аэропорты, гостиницы, рестораны, магазины. Он даже спросил: «Сколько раз ты здесь была?» Она ответила так, как только и можно было ответить: «Не знаю, не помню». Он помнил каждое мгновение всех этих четырех дней – вдруг выходом в другие измерения открывшуюся свободу и непрерывное наслаждение друг другом, каждым прикосновением, выбором еды, и конечно же, самой едой и вином, хотя он, к своему удивлению, не почувствовал разницы с московскими ресторанами, удивительную гостиницу на холме со сбегающими вниз ступенями, облепленными туристами. Катины попытки заставить его купить ей еще и еще одежды и чувство, которое далеко не всякий мужчина испытывает, когда твоя девушка выходит из примерочной и те немногие, кто есть в магазине, а среди них, конечно, половина русских, замирают на мгновение. «Ну как, здесь не слишком обтягивает?» – она поворачивает голову перед зеркалом, пытаясь разом охватить всю себя, но спрашивает-то его, и продавец с трудом, но уже подбирая русские слова, говорит, что все “belissimo” и тоже смотрит на него, Алексея, одобряя покупку: «Извините, что я говорю это, но очень редко можно увидеть такую красивую пару. В России много красивых девушек, но обычно, вы сами знаете… Нет, сеньорина, здесь завязывается вот так, спереди, так будет намного красивее. Куда прикажете доставить? Да, конечно, не волнуйтесь». «Леша, я подумала, мне все-таки нужна на лето белая сумка. Ну не смейся надо мной, а то я вообще больше ничего не куплю, буду в халате гостиничном ходить», – и потом в номере, прямо в гостиной, заставленной пакетами, первым же движением вместе с щелчком закрывающейся двери, губами, руками, всем телом почувствовать это наполняющееся силой тепло ее тела, и передать свое, и потом в изнеможении лежать в джакузи, покрывая друг друга толстым слоем быстро исчезающей пены. «А ты не хотел ехать, дурачок, будешь теперь со мной ездить, скажи, будешь?»