Эта русская - Кингсли Эмис Страница 8

– Какую именно? – поинтересовался Ричард.

Криспин поглядел ему в глаза, а потом ответил:

– «Гиацинты в желтой вазе» Ван Гога. Ты наверняка ее тоже знаешь – по альбомам, по каталогам…

– Ваза на синей скатерти у окна, эта, что ли? – Ричард, если дать ему намек, ловил его на лету.

– Она самая.

– Я такой никогда не видела. – Фредди переводила взгляд с одного на другого. – Ни в книгах, ни на открытках, нигде.

– Ну, она, в общем, не из самых известных, а, Криспин?

– Да нет, не из самых.

Помимо того что Ричард нуждался в хорошем собеседнике для разговоров о Корделии, а Криспин с удовольствием его выслушивал, их роднило еще и пристрастие к невинным розыгрышам, вроде этого наспех придуманного Ван Гога, который не дал Фредди пуститься в длинные нравоучения. Для Ричарда это было не просто мимолетное удовольствие, но и лишнее свидетельство того, что мир состоит не только из русского языка, него, Корделии и других существ женского пола. И уж всяко не только из него и Корделии. Так националист-одиночка, живущий при очень терпимом и прогрессивном оккупационном режиме, все равно не может не порадоваться, встретив на улице собрата по убеждениям.

Сэнди выключилась из разговора незадолго до упоминания Ван Гога. Теперь же она спросила:

– А вы с Корделией ездите вместе в отпуск?

– Раньше ездили, но теперь довольно редко. В основном она уезжает, а я остаюсь дома.

– И чем ты без нее занимаешься?

– Ну… да знаешь, работаю. Как и всегда.

– И тебе не хочется переменить обстановку?

– А зачем? Я много где побывал за свою жизнь, но не нашел другого такого удобного и интересного места, как Лондон; да и делать там нечего, кроме как развлекаться с утра до ночи. Меня всегда удивляло, как это так можно: жить в одном месте и все время стремиться в какое-нибудь другое.

– Ну, если ты такой трудяга…

Последнее прозвучало не столько как «евнух», сколько как «жертва умственного расстройства». Ричард осознал, что нарушил одно из правил Криспина: «Никогда не говори с женщиной о том, что тебя действительно интересует», и ловко сменил тему:

– А ты ведь, наверное, много путешествуешь?

– Еще бы, причем каждый раз выбираю самое дорогущее место, и видел бы ты, как люди, которые туда едут, лезут вон из кожи, чтобы туда поехать, – просто заново обретаешь способность удивляться. А что касается развлечений, так Господи Боже мой. Особенно мужчины. Впрочем, надо думать, и женщины тоже.

– Не уверен, что мне бы это понравилось.

– А ты пробовал, Ричард?

Сэнди опустила веки, а когда подняла их снова, на него словно уставились два узких луча прожектора или даже два пулеметных дула. Он знал, что на ее вопрос можно найти множество как верных, так и неверных ответов, и пытался, несмотря на боевую обстановку, выбрать подходящий, как вдруг Фредди, видимо уловившая несколько последних реплик, снова встряла в разговор:

– А Корделия небось голову ломает, где ты проводишь нынешний вечер?

– Да нет, я, разумеется, сказал ей, что ужинаю с тобой и Криспином. Я тогда еще не знал, что Сэнди тоже с нами пойдет.

– Ты ей всегда говоришь, куда идешь?

Ричард снова поколебался.

– Если она не в отлучке. А что, разве не все так делают?

Он никогда об этом не задумывался.

– Ну, ты, по крайней мере, делаешь так. Еще бы.

– Выпей кофе, душа моя, – предложил Криспин.

Ричарду это в первый момент показалось неизобретательно. Ну а на самом деле? Ему вдруг пришла в голову мысль, что он ведь имеет только самое смутное и общее представление о том, как Криспин и Фредди живут без него. За ней последовала другая, еще более свербящая мысль, что его их жизнь никогда, собственно, не интересовала и не тревожила. А ведь, может быть, Криспин играет с ним сразу в две игры: в одной они оба состоят в своего рода лиге мужей, в другой счастливый в браке Криспин радуется жизни и, пожалуй, не без некоторого самодовольства утешает бедолагу Ричарда посредством двойного обмана первой? Господи прости, как сказала бы Фредди, такое может взбрести на ум только человеку, который под завязку начитался русских романов, слишком редко смотрит телевизор, слишком редко выбирается на футбол, – стоп, что значит слишком редко? Ни разу, вернее, ни разу после окончания школы. Ну, а кроме того, он слишком часто слушает классическую музыку, слишком редко… слишком редко… Тут его бедный разум сдался окончательно, Ричард осушил бокал модного десертного вина и предался смутным, но напористым мыслям об арманьяке.

Фредди проследила, как муж налил ей кофе, и немедленно отпихнула чашку в сторону. Теперь она говорила:

– Да нет, Ричард, я против тебя ничего не имею, ты не подумай, я считаю, что ты зайчик, но над тобой так измываются, бедняжка, и эта сука Корделия с ее браслетами и со всеми ее… – Ее широковатое лицо с мелковатыми чертами исказила гримаса, и она повернулась к Криспину: – Мне больно.

– Что? Больно? Неужели я сделал тебе больно?

Он развел руками, пытаясь, как заподозрил Ричард, изобразить классический еврейский жест.

– Собака, ты мне ногу отдавил.

– Господи, а я думал, это ножка стола. Прости, пожалуйста…

– Да убери же ногу, придурок. Так я и поверила, что ты не нарочно.

– Честное слово…

Все это время Сэнди сидела тихо, хотя несколько раз собиралась было что-то вставить, только каждые несколько секунд ловила взгляд Ричарда и снова отводила глаза. Когда Криспин попросил счет, – скорее действо, чем просто действие, – Фредди обвела зал удрученным взглядом, то ли признавая, что ее все-таки сбили с разговора о Корделии, то ли попросту размышляя об окружающей обстановке и о только что съеденном ужине. Когда Сэнди заговорила, голос ее звучал по-деловому и будто бы невзначай был тих, чтобы не долететь до слуха сестры.

– Я так понимаю, ты собираешься обратно к Криспину?

– Да, – ответил Ричард. – Впрочем, не знаю.

– Решил пораньше лечь спать?

– Нет. Не знаю.

– Ты не надрался ли, приятель?

– Нет. А жалко, – добавил он, не подумав. Вообще-то он надираться не любил, особенно в последнее время.

– Там, куда я собираюсь, с этим проблем не будет. Ç выпивкой, я имею в виду. Можешь надираться в свое удовольствие.

Во время очередной паузы Ричард поймал взгляд Криспина, свидетельствовавший, что у Криспина своя, и куда более адекватная, точка зрения на происходящее: этот зачуханный бедолага, русскоязычный буквоед, того и гляди, откажется от соблазнительной экскурсии в компании потенциально доступной женщины и вместо этого поплетется домой, к своей мамочке. «бездушной, бесстрастной, безответственной и все же смертоносной. Тем не менее Ричард все еще колебался, не выбрать ли позорное отступление в мир отключенных батарей и белых водолазок, но тут Криспин поставил точку, бросив взгляд на часы, расчетливо подмигнув ему раз-другой и кончив дело убийственным кивком, говорившим о приятии и покорности судьбе.