Механика сердца - Матиас Мальзье Страница 8

— Маленькая певица, как ты ее называешь, моя единственная и вечная любовь, но… ее здесь уже нет. Не говори мне про нее, никогда больше не говори! И не смей даже мечтать о ней — я сразу услышу это по тиканью часов, которые служат тебе сердцем, и тогда берегись: я разобью их о твою же голову. Ты понял меня — я разобью их, вдребезги! Так разобью, что ты никогда уже не сможешь любить!

От ярости его длинные пальцы трясутся — даже когда он сжимает их в кулак.

Еще несколько часов назад я считал свое сердце кораблем, способным переплыть целый океан ненависти. Я знал, что оно не самое выносливое на свете, но верил в силу своей любви. При одной мысли о том, что я найду маленькую певицу, меня захлестывала такая бурная радость, что казалось, никакие препятствия не смогут меня остановить. Но вот появился этот Джо и в какие-нибудь пять минут переставил стрелки моих часов на «реальность», превратив мой гордый галеон в старую дырявую посудину.

— Разобью вдребезги, и ты никогда уже не сможешь любить! — повторяет он.

Ку-ку! — отзывается мое никчемное сердчишко.

И, едва подав голос, внезапно смолкает, словно его оборвал безжалостный удар кулаком в живот.

Взбираясь на вершину холма, я спрашиваю себя, каким образом такая прелестная пташка в очках могла угодить в когти этого стервятника Джо. Меня согревает только одна мысль: может, маленькая певица ходила в школу без очков? Но где же, где она теперь?

Мои тоскливые грезы прерывает дама лет сорока. Она крепко держит Джо за руку, а может — наоборот, он ее, если учесть габариты этого стервятника. Она очень похожа на него, просто вылитый портрет, разве только лицо морщинистое да задница слоновья.

— Это ты живешь у колдуньи там, наверху? Значит, тебе известно, что она пособляет шлюхам рожать ублюдков. Да ты небось и есть такое же шлюхино отродье, у нас тут все знают, что сама старуха давным-давно бесплодна.

Стоит взрослым вмешаться во что-нибудь, как мерзости прибавляется вдвое, это уж всегда так.

Невзирая на мое упорное молчание, Джо и его мамаша продолжают осыпать меня бранью чуть ли не до самого дома. Я с трудом добираюсь до вершины холма. Проклятые часы, заведенные на мечту! Взять бы да вышвырнуть вас в кратер Артурова холма!

Нынче вечером Мадлен тщетно убаюкивает меня своими колыбельными, они не действуют. Я решаюсь поговорить с ней о Джо, и она объясняет мне, что парень скорее всего обошелся со мной круто, желая отличиться перед остальными, а на самом деле не так уж он и плох. И наверняка тоже по уши влюблен в маленькую певицу. А любовная тоска способна превратить человека в печальное чудовище. Меня злит ее снисходительность к Джо. Она целует меня в циферблат и замедляет ритм сердца легким нажатием на шестеренки. В конце концов веки мои смыкаются, и я засыпаю — так и не улыбнувшись.

Проходит год, и все это время Джо ни на миг не оставляет меня в покое: стрелки моих часов притягивают его, словно магнит, возбуждая желание тыкать в них кулаками на виду у всей школы. Иногда мне безумно хочется вцепиться в его иссиня-черные лохмы и выдрать их с корнями, но я стойко, хотя и с возрастающей душевной усталостью, переношу его издевательства. Розыски маленькой певицы по-прежнему не дают результатов. Никто не отваживается отвечать на мои расспросы. В школе полновластно царит Джо.

Сегодня на перемене я вытаскиваю из рукава свитера яйцо Артура и пытаюсь вспомнить Мисс Акацию, изо всех сил сосредоточившись на ее образе. Я так поглощен своим занятием, что забываю о Джо, забываю даже о том, что нахожусь в этой проклятой школе. Я ласково поглаживаю яйцо, и вот на экране моей фантазии, под опущенными веками, возникает прекрасное видение: яичная скорлупа трескается и оттуда выходит маленькая певица, облаченная в красные перья. Я удерживаю ее двумя пальцами, боясь раздавить и в то же время опасаясь, что она вспорхнет и улетит. Волшебный пожар пламенеет у меня в руке, она поднимает глаза, но вдруг «крак!» — и я чувствую, как что-то разбивается о мою макушку.

Яичный желток стекает у меня по щекам — можно подумать, это моя греза исходит липкими желтыми слезами. Надо мной высится Джо с осколками скорлупы в руке. Все вокруг хохочут, некоторые даже аплодируют.

— В следующий раз я вот так же разобью о твою башку твое сердце со стрелками.

В классе все потешаются над кусочками скорлупы, застрявшими у меня в волосах. Во мне зреют мысли о мести. Феи моих грез улетучились. Теперь ненависть к Джо отнимает у меня почти столько же времени, сколько любовь к Мисс Акации.

Издевательства Джо продолжаются день за днем. Я стал для него игрушкой, на которой он вымещает свою злобу, а вместе с ней и свою тоску. Тщетно я лелею цветы воспоминаний о маленькой певице — им начинает не хватать солнца.

Мадлен из кожи вон лезет, стараясь меня утешить, но по-прежнему отказывается выслушивать рассказы о моих любовных горестях. У Артура почти не осталось воспоминаний в сумке, да и поет он все реже и реже.

В день моего рождения Анна и Луна ежегодно устраивают мне какой-нибудь сюрприз. Обычно он состоит в том, чтобы опрыскать Куннилингуса духами, но на сей раз Луна перестаралась с дозой. Хомячок судорожно дергается, застывает и падает бездыханным. При виде моего верного друга, неподвижно лежащего в клетке, меня пронзает острая боль. Из моей груди вырывается протяжное «ку-ку».

В утешение Луна дарит мне географический очерк об Андалузии. Ах, Андалузия… Если б знать наверняка, что Мисс Акация находится там, я бы тотчас помчался за нею следом!

Прошло уже четыре года с тех пор, как я встретил маленькую певицу, и почти три, как хожу в школу. Я по-прежнему ищу везде Мисс Акацию — и не нахожу Под гнетом времени мои воспоминания мало-помалу стираются, блекнут.

Накануне последнего школьного дня я ложусь в постель с горьким предчувствием. Заснуть никак не получается: мысль о том, что я собираюсь завтра сделать, не дает мне покоя. Ибо теперь все решено: я твердо намерен завоевать любовь маленькой певицы. А для этого требуется «сущий пустяк» — узнать, где в данный момент находится предмет моей страсти. И единственный человек, способный ответить на этот вопрос, — Джо. Я лежу в постели, глядя, как заря стирает ночные тени под звуки моего тиканья.

Сегодня 27 июня, мы стоим на школьном дворе, и над нами голубое небо, такое голубое, что легко представить себя где угодно, только не в Эдинбурге. Бессонная ночь обострила мое нервное возбуждение.

Я направляюсь прямо к Джо; решимость моя не знает границ. Но не успеваю я заговорить с ним, как он хватает меня за ворот рубашки и приподнимает. Мое сердце скрежещет, в нем вскипает ярость, пронзительно верещит кукушка. Джо призывает в свидетели учеников, толпой обступивших нас:

— А ну скидывай рубашку да покажи-ка нам, что у тебя в брюхе. Мы хотим посмотреть на эту штуковину, которая там тикает.

— Ага-а-а!!! — откликается толпа.

Джо рывком стаскивает с меня рубашку и вцепляется ногтями в мой циферблат.