Руна жизни - Роман Перин Страница 8

Они молча поднялись в лифте на третий этаж и долго шли по длинному коридору гостиницы, размеренно ступая по вишнёвой ковровой дорожке. Сикорин открыл двери, и они вошли в одноместный номер. Пикин сел в дальний угол на одиноко стоящий стул. Майор зашёл в ванну, включил воду. Сквозь шум Пикин услышал, как щелкнул электромагнит прижимного механизма магнитофона. Сикорин вышел, обнюхивая пальцы рук, сел на кровать, полуразвалившись.

— Мыло вонючее, не люблю индийское мыло, у меня на него аллергия.

Комнату освещала только настольная лампа, окна были наглухо закрыты чёрной бумагой и занавешены тяжёлыми шторами. Обстановка была интимно-фронтовой. Майор долго смотрел на Пикина, затем позвал к себе медленным жестом ладони. Пикин вдруг почувствовал, что волнение и дрожь вновь возвращаются в его тело. Он мог ожидать чего угодно, но не такой ход событий: оказаться в конспиративном номере гостиницы наедине с голубым кагэбэшником. Майор продолжал смотреть на Пикина. Пикин же быстро обдумывал способ сопротивления на тот случай, если майор озвереет. Его взгляд остановился на мощном стеклянном графине, который стоял на журнальном столике на расстоянии вытянутой руки. Сикорин этот взгляд поймал.

— Андрей Романович, пожалуйста, присаживайтесь поближе на этот стул, — бодрым голосом произнёс заволновавшийся майор.

Сикорин не был гомосексуалистом, он решил отыграться на Пикине за дерзость. Да и спокойствие Пикина его начинало раздражать. Но Сикорин лишний раз убедился в правильности своего первого впечатления от встречи с Пикиным, оценив его как воина по духу. И получить по голове графином от потенциального агента он вполне мог, заигравшись в психологических приёмах. Сикорин даже почесал голову и улыбнулся.

— Вы, Андрей Романович, подумали, что я того?…

— Мелькнула мысль.

— Вы успокойтесь, кроме женщин меня никто не интересует, а в силу моей профессии могу откровенно сказать, никого кроме жены и не было.

— Считайте, что успокоили, — улыбнувшись, бросил Пикин и пересел на другой стул, понимая, что здесь качество записи будет лучше.

— А вы, Андрей, что-нибудь слышали о «главном педерасте города»? — хихикая спросил внезапно развеселившийся майор.

— Нет.

— А ведь он работает у нас, на Литейном.

— В смысле на вас.

— Нет, именно у нас как штатный сотрудник в чине полковника.

— И как у вас таких держат?

— Хороший сотрудник, потомственный чекист, — почти официальным тоном произнёс внезапно скурвившийся в глазах Пикина майор, закладывающий своего коллегу под служебную запись.

— А зачем вы мне рассказываете довольно серьезную тайну вашего ведомства?

— Никакой тайны нет.

— Как это нет, это почти сенсация для западных радиостанций. Если я об этом расскажу бывшим диссидентам, завтра об этом будут кричать «Свобода» и «Би-би-си». Насколько я знаю, педерастов не берут даже в ЦРУ. А тут целый полковник из КГБ, да ещё «потомственный».

— Умоляю вас, Андрей, ничего не рассказывать, — уже откровенно смеясь, выдохнул Сикорин.

— Да не буду уж. Тем более, я уверен, что вы меня разыгрываете.

— Нет. Дело в том, что «главным педерастом города» у нас называют товарища полковника, заведующего картотекой гомосексуалистов Ленинграда и курирующего это направление. Надеюсь, тебе не надо объяснять, в каких целях это делается.

Сикорин не знал, какое обращение лучше подобрать, и называл Пикина то по имени и отчеству, то по имени. Что лучше подходит к этому странному парню не в смысле психологического контакта, а в смысле определения сути его личности?

— Ладно, повеселились, давай и поработаем, Андрей.

Пикин посмотрел на майора, и они друг друга поняли, столкнувшись взглядами. Обоим нужно было соблюдать правила игры. Сикорин собирает информацию и пытается завербовать Пикина, Пикин наговаривает на магнитофон всё подряд о своей партийной деятельности, к тому же, скрывать было нечего. Главное — отвертеться от сотрудничества, не стать стукачом.

Через два часа беседы они расстались. Пикин знал, что майор отработал свой хлеб, но не достиг желаемого результата — вербовки. Сикорин же окончательно уверился, что Пикина голыми руками не возьмёшь и нужно переходить к банальной схеме запугивания, дождавшись подходящего случая и новых указаний начальства в отношении «детей перестройки». Но один вопрос продолжал мучить майора: почему он вздрогнул, когда, обернувшись, внезапно увидел Пикина?

«Неужели нервы сдали? — раздумывал Сикорин, ища ключи от машины в карманах брюк. — Что-то исходит от этого парня, есть в нём некая сила, то ли от Бога, то ли от сатаны. Так или иначе, Маканин будет недоволен, а полковником он быть хочет, как и я подполковником».

Грудь и голова Пикина наполнялись пьянящей силой с каждым вздохом, ведь он выдержал поединок с представителем самого КГБ! Ему казалось, что в мире что-то изменилось, но об этом изменении и майор, и он только догадываются и ещё не способны назвать имя этой перемены…

Связи генерала Чернина за тридцать лет работы в КГБ стали обширными, но получить информацию о лоббистах нового генсека было невозможно. Ретушированные портреты Горбачёва, без пигментного пятна на лысине, напоминавшего русским патриотам картографические контуры Израиля, висели во всех кабинетах рядом с портретом Дзержинского. Анализировать вслух деятельность нового вождя державы никто не решался, а уж тем более осуждать. Чернин знал, что если он проявит интерес к подробной биографии Горбачёва по служебной линии, то будет уволен на следующий же день. Но зато он хорошо знал, что не менее качественную информацию он может получить от партийной разведки. Эта служба подчинялась только высшему руководству партии, так как занималась сбором сведений о руководителях страны разных уровней от директора колхоза до министра; мощным был у неё и зарубежный отдел. Партийная разведка часто пользовалась услугами КГБ, но никогда не делились своей информацией. У Чернина в этой конторе был давний приятель, с лейтенантских погон они служили во время Второй мировой в военной разведке. Чернин не хотел звонить ему домой или на службу, чтобы не светиться, а предпочёл заехать прямо к нему, на работу. Немалая часть партийной разведки работала под крышей обществ знаний, имевших по всей стране огромный штат лекторов, которые работали или на партийную разведку, или на КГБ. Приятель Чернина, Базунов Николай Евгеньевич, официально числился старшим научным сотрудником отдела истории Западной Европы при Обществе «Знание» Ленинграда, имел прямую связь с международным отделом ЦК КПСС.

Чернин постучал в массивные дубовые двери и, не дождавшись ответа, вошёл в небольшой кабинет с огромным несгораемым сейфом. За скромным канцелярским столом, погрузившись в чтение объёмистой папки, сидел Базунов, поблескивая очками и лысиной. Он что-то подчеркнул красным карандашом на машинописном листе, прошептав под нос: «Истинно. Достоверно. Действительно». Затем захлопнул папку, поднял глаза и сдвинул очки на свой огромный лоб.