Дневник ее соглядатая - Лидия Скрябина Страница 8

Но пока были силы, Алла удерживала все в себе. В ежедневной жизни ничего интимного не должно было выйти наружу. Даже щелкая дверью туалета, Алла тут же спускала воду, чтобы сразу заглушить любые возможные физиологические звуки бурным журчанием слива.

Преодоление настоящего давалось ей с трудом. Оно вываливалось из-за черной занавеси будущего прямо под ноги слишком быстро, чтобы сделать с ним что-нибудь стоящее. Влучшем случае Алла только успевала растащить это нагромождение «бульников» в разные стороны – тогда, полежав немного и отдышавшись, все события потихоньку осваивались, превращаясь в красочное, полное ощущений и жизни прошлое.

Милое сердцу прошлое, к которому можно было возвращаться снова и снова, наращивая какими угодно деталями. Она любила толстые исторические романы и костюмированные киноэпопеи, истории, переходящие из поколения в поколение, как в «Саге о Форсайтах», где время и времена жили и развивались наравне с прочими героями.

Эта укорененность в прошлом заставляла ее затаивать дыхание в настоящем. Взять хотя бы студенческую компанию. По всем статьям в своем «социальном формате», как говорил Илья, она была равной среди равных. Хорошенькая, с состоятельным папой, домом на Рублевке и мамой в Америке, с отличной тачкой, с ай-подом и ноутбуком в модном нумерованном «биркине», доставшемся ей от мачехи в наследство. Отформатирована по всем правилам.

Она читала те же «Космо» и «Ом», отрывалась в том же «Джусто», в очередь пускала косяк по кругу, но университетская тусовка ее не принимала. Нет, не отвергала, а просто забывала о ней. Словно Алла – пустое место. Если только перепехнуться по-быстрому. А ведь она была хорошенькая, черноглазая с точеной фигуркой, как у куколки. Куколка-балетница-вображала-сплетница.

В компании она была пристегнута к Илье. Илья же – провинциал из Твери, без серьезных связей и больших денег, с родителями, шустрившими в областной прокуратуре, – мгновенно прижился, оброс приятелями. К нему, как в бюро путешествий, стекалась вся инфа о тусне на юрфаке. И это несмотря на то, что Илья был малой, первокурсник. Без могучего папы-олигарха, но с могучим носом-рубильником. Этакий армянский Сирано.

«Это потому, что он еврей, они всюду без мыла влезут», – утешала себя Алла, но чувствовала, что лжет. И не только потому, что еврейской крови в Илье была всего лишь четверть, а русской – целая половина, и обе они тускнели перед яростной армянской четвертиной.

Нет, кровь была тут ни при чем. Алла просто ревновала Илью к сверстникам. Мир Ильи был теплым, обжитым, рядом с ним люди начинали беспричинно улыбаться, вольнее дышать и двигаться, хотя он специально ничего для этого не делал. А мир Аллы был словно брошенный промозглой зимой многоэтажный недострой с бетонными стенами в изморози. И сама она распадалась на плохо подогнанные друг к другу части, походила на первые неудачные двойники-дубли у Карлоса Кастанеды. И все ее жизненные ситуации смахивали на эти уродливые дубли. Иногда, хромая и хватаясь друг за друга, они ковыляли к ней и стучали костылями, грозясь настичь и отколошматить хозяйку. Впрочем, ей и самой хотелось прибить этих калек.

В Илье чувствовалось радостное принятие настоящего, он сам был как плодородная почва, на которой все счастливо и легко произрастало. Да, он легко шел по жизни. По сути, он был южной разновидностью светозарного Вадика из рассказа мачехи. Алле льстило, что такой теплый человечек втюрился именно в нее и именно она имеет власть над ним и может заставить его огорчаться и даже плакать.

Сидя в его отсутствие дома и злясь, что где-то кто-то веселится и отрывается по полной без нее, Алла придумывала, что бы такое устроить, чтобы все ее заметили и горячо полюбили. Ничего путного, кроме как заиметь кучу денег и утереть всем нос, ей в голову не приходило. «Как другие заводят подруг? В школе надо было начинать! Сейчас все равно уже поздно! – дулась она на весь мир. – Мачеха! Родная! Как мне тебя не хватает! Хочу быть такой, как ты! Такой, как твои герои! Может, разыскать Витю и Вадима?»

И здесь перед Аллой мелькнула молния: вот кого надо разыскать! Как же ей раньше в голову не пришло? «Надо найти бывшего мужа нынешней отцовской пассии! И с его помощью отомстить отцу! Мачеха говорила, что он какой-то олигарх. Нажалуюсь, что папашка плохо с его детьми обращается!»

Она решительно захлопнула дневник мачехи, лихорадочно крутанула ключ зажигания и газанула. Домчавшись домой, не раздеваясь, подсела к компу и, вытянувшись в струнку от возбуждения, загрузила Интернет.

Вот он, голубчик! Кахабер Беркетов, финансовый директор «Ривоны» – огромной инвестиционной компании. Не олигарх, конечно, но при деньжищах, молодой и симпатичный, чернявый, похож на итальянца. План мести, так долго бродивший в глубине, вдруг сложился в ясную схему дьявольских действий. А что? Чем она хуже коварных героинь всех этих мыльных опер? Ее просто распирало поделиться своими великолепными задумками с кем-нибудь. А с кем? Только с прамачехой и можно.

Прометавшись всю ночь по постели, снова и снова проигрывая в уме возможные варианты внедрения в чужую жизнь, Алла махнула рукой на универ и покатила по знакомому маршруту: в бывший Стёпин дом – пить горячий, ароматный кофе и секретничать с прамачехой.

– Очень опасно. Он же чеченец! – Прамачеха даже руками всплеснула, когда Алла поведала ей свой дерзкий замысел.

– Нет, кабардинец!

– Какая разница! Тебе когда-нибудь Стёпа говорила, что мы выходцы из Владикавказа?

– Нет, только, что ее прабабушка была черкешенка.

– Ну и фантазерка! Послушай, я родилась в тридцать седьмом и ничего этого не помню, но моя мама, Стёпина бабушка Антонина, оказывается, очень подробно ей обо всем рассказывала. Я нашла у Стёпы записи. По-моему, она хотела отредактировать их и напечатать.

– Ну и?..

– Там такие ужасы описаны!

– Да? Дай прочту.

Лина Ивановна даже пошла пятнами от возмущения. Дураков нет! Она только что выпустила из рук записи дочери про друзей, теперь будет умнее и станет скармливать приманку этой девочке по лакомому кусочку.

– Я сама еще не прочла до конца, – солгала она. – Давай читать вместе. Я буду вслух. Я же актриса, – напомнила она обиженным тоном, – профессиональный чтец. К тому же тут почерк очень неразборчивый. Стёпа многое вымарывала, добавляла.

Старая хитрунья хотела сохранить связь с Аллой любой ценой, даже ценой испорченного зрения.

Лина Ивановна и теперь, когда стрелки часов показывали шесть с половиной десятков, все еще была маленькой девочкой, шаловливой, любопытной и жадной до жизни. Она любила все новое. Ей казалось, что каждый новый день может принести ей что-то необычное, что любое событие способно перевернуть прежнюю скучную жизнь. Алла и была этим новым, чудесной живой игрушкой, неожиданно желанной внучкой и хорошенькой куклой одновременно.

Лина Ивановна любила выкидывать все старое, пусть даже потом выяснялось, что многое из выброшенного могло пригодиться. Настоящее мгновенно отрывалось, как осенний листок от ветки, и уносилось далеко в прошлое, так что через секунду оно уже скрывалось из вида. В ее жизни все время дул теплый сильный ветер из завтра, порывы которого подхватывали все хорошее и плохое, что приключилось в ее жизни сегодня, и уносили прочь, расчищая пространство для прекрасного, радостного будущего.