Азъесмь - Этгар Керет Страница 8

Дапочка

Первые подозрения возникли у него из-за запаха. Не то чтобы от нее вдруг стало пахнуть другим мужчиной, каким-нибудь густым мужским лосьоном или волосатым потом. Просто ее собственный запах, всегда такой нежный, почти неощутимый, вдруг стал головокружительно сильным. А кроме того, она время от времени исчезала, ненадолго, на четверть часа, чуть больше, а потом возвращалась как ни в чем не бывало. Дошло до того, что однажды, во время «Мабата», [8]она попросила его разменять ей сто шекелей. Полный подозрений, он медленно потянулся за кошельком, выудил из него две бумажки по пятьдесят. «Спасибо», – сказала она и легонько поцеловала его в щеку. «Пожалуйста, – сказал он, – но скажи мне, зачем тебе ее разменивать, вдруг, посреди ночи?» «Просто так, – улыбнулась она. – Правда, нет никакой причины, захотелось, и все», – и исчезла на кухонной веранде.

Они не стали меньше трахаться – а это, говорят, верный способ выяснить, есть ли у нее кто-то еще, – а когда трахались, делали это с прежней страстью. Она не начала просить у него больше денег – второй признак того, что дело дрянь, – наоборот, стала экономнее. Что же до разговоров между ними, то они и раньше не слишком много беседовали, так что и здесь, собственно, не было повода для подозрений. Но он все равно знал, что существует нечто – тайна, покрытая мраком, таким мраком, что у нее появилась темная кайма под ногтями, как в фильмах, где в конце выясняется, что твоя женщина – проститутка, или агент Мосада, или что-нибудь в этом роде.

Он мог выследить ее, но предпочел ждать. Наверное, слишком боялся того, что мог обнаружить. Пока в один прекрасный день мигрень не заставила его вернуться с работы в середине дня, припарковать машину прямо у въезда во двор и увидеть, как рядом с ним останавливается серебряная «мицубиси» с наклейкой партии «Центр» и принимается бибикать: «Ну же, подвинь машину, ты что, не видишь, что перекрыл мне въезд?» Честно говоря, ему особо нечего было перекрывать на въезде в собственный дом, но рефлекторно он слегка подвинулся и дал «мицубиси» проехать. Выйдя из машины, он подумал, что хоть голова и раскалывается, а все-таки хорошо бы проверить, зачем этот центровик явился к нему во двор. Он успел сделать всего несколько шагов, как вдруг увидел ее, посреди запущенного двора, как раз там, где когда-то обещал ей посадить шелковичное дерево: на ней был грязный синий комбинезон, и она склонялась над «мицубиси», держа в руках черный шланг. Он поднял глаза и увидел, что шланг ведет к бензоколонке. Рядом с бензоколонкой стоял воздушный насос, а между ними – маленькая будка с табличкой. А на табличке было написано крупным детским почерком: «ДЕШЕВЫЙ БЕНЗИН». «Полный, полный! – услышал он крики водителя. – Заливай ей в глотку, пока не задохнется!» С минуту он пялился на нее. Она его не видела, потому что стояла к нему спиной, а когда колонка дзынькнула в знак того, что бак полон, он встряхнулся, как от дурного сна, вернулся в машину и поехал обратно на работу как ни в чем не бывало.

Он ничего не сказал ей, хотя его не раз подмывало. Он только молчал и ждал, что она сама расскажет ему обо всем. Вдруг возникла единая картина: запах, грязь, ее краткие исчезновения. Он не мог понять только одного: почему она не поделилась с ним. Чем больше объяснений он пытался придумать, тем сильнее ощущал, как нарастает обида. Обидно же, когда любимый человек открывает собственное дело у тебя за спиной. И никакие объяснения, никакая психология не помогает. Ничего не поделаешь, это просто ранит, и все. Когда в следующий раз она спросила, есть ли у него разменять, он сказал, что нет, хоть кошелек и лопался от двадцаток и полтинников. «Прости, пожалуйста, – сказал он с деланным сочувствием. – Зачем, ты говоришь, тебе нужно разменять?» «Просто так, – улыбнулась она. – Не знаю, вдруг приспичило». А потом снова исчезла на веранде. Сучка.

Она вела дело не в одиночку. Был у нее один помощник, араб. Он знал, потому что немного шпионил за ней. Однажды, когда она ушла на рынок за покупками, он даже подъехал на машине, как обычный клиент, и поговорил с Мони – так он просил его называть, этот араб, – это вроде сокращения от «Монир».

«Хороша эта твоя заправка», – расчетливо похвалил он Мони. «Уалла, [9]спасибо, – обрадовался Мони. – Но она не совсем моя. Пополам – я и госпожа». «Ты женат?» – он прикинулся дурачком. «Уалла», – закивал Мони и вытащил из бумажника фотографии детей, но сообразил, в чем дело, и сказал, что дама, которая ведет с ним бизнес, не его жена, а совсем другая женщина. «Жалко, что моей напарницы сейчас нет, – улыбнулся Мони. – С ней всегда весело, такая дапочка [10]». С тех пор он успел не раз посетить заправку, но только в ее отсутствие. Они с Мони успели даже немного подружиться. У Мони была степень бакалавра философии и психологии, полученная в Хайфском университете, и не то чтобы это позволяло ему лучше понимать мир, но по крайней мере позволяло сформулировать, чего именно он не понимал. «Скажи мне, – спросил он однажды у Мони, – если бы ты узнал, что близкий человек что-то от тебя скрывает, не изменяет, нет, но все-таки скрывает – что бы ты сделал?» «Я думаю, ничего», – сказал Мони. «Уалла, – сказал он. – Но почему?» «Потому что я все равно не знал бы, что делать», – ответил Мони не задумываясь, как отвечают на особо легкие вопросы.

Потом прошло несколько лет, у них родился ребенок, даже два, идентичные близнецы. Ближе к концу беременности на заправке дела шли совсем уж напряженно, и он помогал Мони так, чтобы она не знала. Близнецы тоже оказались дапочками, просто бурлили энергией. Они подросли и стали постоянно драться, но всегда было ясно, что они ужасно друг друга любят. Когда им было по девять лет, один выбил другому глаз, и они перестали быть идентичными.

Иногда он жалел, что не посадил обещанную шелковицу, еще тогда. Дети же любят лазить по деревьям, и шелковицу тоже любят, но он никогда об этом не заговаривал. И вообще он больше на нее не сердился и всегда разменивал деньги, если у него была мелочь, и не задавал при этом никаких вопросов.

Полгода назад в каком-то захудалом городишке возле Остина, штат Техас, Амир Лев-Тов убил семидесятилетнего священника и его жену. Лев-Тов застрелил их в упор, пока они спали. До сих пор не известно, как он вошел в квартиру, но, по всей видимости, у него был ключ. Все-таки, воля ваша, это очень странная история: как получается, что молодой парень, без уголовного прошлого, отслуживший в спецназе, в один прекрасный день идет и вбивает пули в голову двум совершенно незнакомым людям в какой-то богом забытой дыре посреди Техаса – да еще и парень по фамилии Лев-Тов. [11]Когда вечером об этом объявили в новостях, я даже не слышал, потому что был с Альмой в кино. А потом, в постели, как раз когда мы трахались, она вдруг заплакала, и я сразу прекратил, решил, что делаю ей больно, а она сказала, чтобы я продолжал, что ее слезы – это добрый знак.