L - Лия Киргетова Страница 8

— В тебе есть Настоящее, я это знаю, я это видела и вижу. Сейчас, подожди, — перевожу дыхание и пытаюсь собраться с мыслями, но они не слушаются меня, разлетаясь белыми мотыльками в разные стороны. — Я искала в отношениях именно это. Можно спать с поверхностным человеком, дружить даже, можно быть, формально, прекрасной парой, поддерживать друг друга, тусоваться, смотреть телевизор, говорить о работе и обсуждать друзей, варить кофе, жить вместе, но при этом каждый остается абсолютно одиноким.

— Мы… Лил, ты же сама говорила, что мы и так одиноки. Что ты даже любишь свое одиночество.

— Да, но я сейчас поймаю мысль, подожди, — я цепляю сачком одного из мотыльков и продолжаю, — Вот, твои родители, твои бабушки и дедушки… Им же удалось, прожив вместе десятилетия, сохранить потрясающе бережное и уважительное отношение друг к другу.

— Да, — кивает она, нам так проще, на примерах, с картинками.

— И у них тоже были трудности, конфликты, непонимания, увлечения, усталость взаимная. Но, тем не менее, они ценили что-то такое… Главное. Вот наш секс, — перескакиваю я на другой наглядный пример, замечая, как выражение ее глаз становится еще более заинтересованным. — Ведь непонятно, почему он — такой. Ведь дело же не в технике, не в эмоциях, не только в них, да? Ведь мы же были влюблены и раньше — в других. И… Я не знаю, но ведь есть что-то особенное, совершенно другого качества что ли?

— Да, — ее взгляд направлен куда-то вне, как будто она быстро перелистывает свои воспоминания. — У нас такой секс, которого всегда хотелось. Относительно которого все остальное — просто… — она долго подыскивает слово, — пустота после. Когда после секса хочется отвернуться, отодвинуться. Или просто — ничего не хочется. А у нас все не так.

— Да. И то же самое во всем. Когда понимание — с полуслова. Когда — ценно. Когда — выше всего. По-настоящему, понимаешь? А мы погрязли в поверхностном. Как если бы мы владели пятнадцатью языками, но общались на фене. Ботали. Отложив в сторону весь изысканный лексикон. Это обедняет нас. Ведь хочется возвышать, беречь именно глубину, ведь с другими она попросту невозможна. А мы уничтожаем друг друга.

— Да, я понимаю тебя, — ее лицо приближается, изредка освещаясь светом фар проезжающих машин. Я думаю, насколько же для меня стала родной каждая черточка ее лица, насколько близок мне этот человек, и чувствую, как эта мысль режет меня тонким ножиком. С закруточкой режет.

— Я не хочу так, как раньше. Ты или Моя Настоящая, или иллюзия. И мне легче быть одной, чем наполовину вместе, чем чувствовать постоянное разочарование в нас, чем барахтаться на поверхности. Поэтому я не спешу.

Мы долго молчим, целуемся под грустную мелодию, услужливо подсунутую радиоволной, мы в этот момент — настоящие, и все, что происходит с нами — не иллюзия. Я вышла из машины и впервые за все эти дни почувствовала, что понимаю, что происходит. Я люблю. И у нас есть реальный шанс жить вместе долго и счастливо. Если только мы захотим измениться. И, все же, есть какая-то иллюзия, какой-то недостижимый идеал отношений, который мешает мне принять реальность со всей ее жизненной «феней».

Я все еще не могла отпустить Киру. Если речь зашла об иллюзиях, то значит — Кира. Как распространители пищевых добавок ходят со значками на груди: «Хочешь похудеть, спроси меня — как?», так и я могу гордо носить огромный кругляш: «Хочешь утонуть в иллюзии, спроси у меня — как?»

Я жила с иллюзией Киры долгое время, подчинив этой мечте несколько лет своей жизни, или это слишком громко сказано? Ну а как иначе, если я годами пыталась ее забыть. Мечтала. Хотела. Потом из-за нее рванула в Москву, причем, не имея ничего в качестве спасительного «соломки подстелить». От невозможности жить дальше так, как раньше, не делая ни одного конкретного шага навстречу. В моем родном маленьком городе у меня было все необходимое для спокойной размеренной жизни, все кусочки мозаики, из которых в сознании взрослого человека складывается картинка благополучия: большая квартира, стабильный доход, машина, тряпки-побрякушки, возможность путешествовать, поддержка и забота близких… Свобода, относительная, разумеется, ну а когда она бывает другой?

Если кратко рассказать эту историю, то в сменяющих друг друга на экране памяти эпизодах «предыдущих серий» это будет выглядеть так: мы познакомились, когда мне было двадцать. Я влюбилась в нее с первого взгляда. До этого мгновения я считала себя гетеросексуальной, была только что вышедшей замуж, совершенно не готовой к серьезным отношениям с девушкой, поэтому, после недолгих мучений, мы потеряли друг друга из виду. Потом я стала вспоминать ее чаще и чаще. Несколько раз судьба пересекала наши пути, Кира неизменно вскидывала брови с одобрительным удивлением, еще я помню несколько поцелуев, еще я помню… Несколько.

Но потом судьба устала и развела нас. И еще было многое — и, с точки зрения здравого смысла, она должна была растаять в суете и тумане, но вышло наоборот. В поисках ее, такой же, как она, вначале, а только затем ее самой, я ввязалась, втянулась… Стала. Слово на букву «Л». Или я всегда была лесбиянкой, с рождения? И Кира — просто матрица, идеальный образ, полустертый-полудорисованный временем? Кто знает? Но она жила в Москве, поэтому я решилась на переезд. Чтобы быть с ней на равных.

Для меня, пропитерской девушки, если можно так выразиться, Москва всегда была чем-то совершенно чуждым и пугающим именно стандартным набором стереотипов: шумная, злая, жестокая, обезличивающая. Но не это было главным страхом. И даже не то, насколько далека я была от конкретного плана, от любых четких представлений — куда идти и что делать, чтобы любить и быть любимой. Самым болезненным вопросом было: не поздно ли? Такие прыжки через голову — удел двадцатилетних, когда, действительно, все еще впереди.

И только отчаяние, абсолютное, тотальное понимание того, что, живя в этом своем берложном пространстве, я не буду счастлива, потому что не буду любить, потому что не могу жить компромиссами, потому что чувствую, что меня ждет что-то большее, а, возможно, если повезет, и что-то Настоящее. Как я сама.

Иллюзия Ее. Нельзя сказать, что она была виртуальной. Ведь у нее было имя — Кира. Лицо. Образ. Голос. Рост. Вес. Возраст. Адрес. И мои воспоминания о нашем общем.

Ее номер телефона жил в моем мобильном как живое существо со своим характером. Я смотрела на него, но не приближалась. Ведь, казалось бы, чего проще — набрать номер, непринужденно назначить встречу… Но. Я слишком много знала о ней. И это знание делало очень сложными совершенно простые вещи.

Первой позвонила она, совершенно неожиданно, именно тогда, когда я уже отчаялась ждать милости от природы. Ее голос возник в трубке после паузы и моего троекратного «Алло» и «Я вас слушаю».

— Привет. Это я, Кира. Я знаю, что ты в Москве (выдох). Давно. Я думала — не звонишь — значит не хочешь. Я… Ой, тебе удобно сейчас говорить?

— Да. Удобно. Привет, — никому не ведомо, какие кульбиты в открытом космосе описало мое внутреннее самообладание, чтобы ответить таким тоном — совершенно спокойным, позитивным, улыбающимся непринужденно и слегка незаинтересованно.