Юрьев день - Станислав Хабаров Страница 8

– О чём вы говорили? – спросил он. – О каком хвостике?

– Да, так, пичок ночью прорезался на телеметрии, хвостик сигнала. И всё затормозилось. Разбирались.

– Совсем не спал?

– Подремал чуток перед оперативкой. Сидя… Ты мне ответь: кто сидя спит? Ну, стоя – слон, лошадь, а сидя? Должен же кто-нибудь сидя спать кроме меня?

– Слав, ты меня извини. Я, может, не во время и не то сказал.

– Очухался. За это полагается канделябром. Ты почаще молчи. Ты не знаешь политики.

Политика состояла не в том, что нужно что-то замазывать и скрывать. Когда бы такое имело место, получилось бы чёрт-те что. Политика состояла лишь в том, что следовало помнить массу особенностей и обстоятельств, записанных по разному поводу или нигде не записанных, оттого, что «гибрид» доводился на ходу.

Ведущий Лосев считал себя центром объектовой политики. В подобном качестве он был на ТП впервые. До этого приходилось ему бывать лишь помощником ведущего. Более того, в отсутствие Главного конструктора он целиком отвечал за объект. Он чувствовал себя пауком в полотне огромной производственной паутины. Он ощущал её малейшее колыхание, и наоборот – собственное шевеление отзывалось по стране: В Краснограде, Москве, на НИПах – Евпатории, Тбилиси, Улан-Удэ, Петропавловске-Камчатском. Любая их задержка меняла планы сотен людей. И сроки были астрономическими, планеты не станут ждать.

Мелкие заботы, «гордиевы» узелки приходилось рубить с плеча. Заболел сборщик – менялись смены; постановщика эксперимента из Академии Наук не пускали в МИК. Один из научных приборов станции прибыл в контейнере, опломбированном не по правилам. Следовало подготовить акт и решить вопрос о дополнительных испытаниях. Звонили из Краснограда, требуя объяснить ночную задержку, и всё, естественно, на высоких тонах. А теперь на проводе дежурный с КПП[6]: корреспонденты приехали.

Приезд корреспондентов на запуск автомата был, если честно признаться, делом его рук. До этого «представителей органов пропаганды», как их именовали в переписке, допускали только на пилотируемые старты и никак не в МИК… Но этот пуск был для них необыкновенным, может одним из последних, и он сыграл ва-банк.

Готовящаяся в этот полёт станция значила для него многое. В отношении неё он чувствовал себя настоящим Папой Карло. Его «творчество» началось примерно полгода назад, когда Главный в обычном разговоре о дорабатываемом ракетном блоке вдруг спросил:

– А нельзя ли на него что-нибудь из готовенького?

И Лосев и предложил поставить «гибрид». Считали два варианта: к Венере и «Зондом» к предполагаемой планете, иначе в пустоту. Но Лосев не успокоился, издергал проектантов и баллистиков с экзотическим вариантом к троянским точкам, а Академия Наук просчитала пролёт над полярной областью Солнца, назвав его «Фаэтоном».

«Фаэтон», – морщился Лосев, – в этом вся Академия Наук. Это всё равно, что назвать себя умным и скромным. В КБ объекты называли попроще: «М» к Марсу, «В» к Венере, «МВ» – «гибрид» – к Марсу или Венере, доработанный вариант.

Лучше всего пустить было к Венере. Но венерианское стартовое окно не растянуть. А на этот раз из-за задержек в МИКе запасы были выбраны, шли, что называется, «на бровях».

Однако если основной вариант не выйдет, остаётся экзотика из запасных. А получится, грех не иметь под рукою пишущую братию. Но действуя подобным образом, он должен был скрывать свою инициативу. Главный не терпел «партизанских действий» у себя за спиной. Приехавшие журналисты напоминали теперь джина из бутылки. Он просил разместить их в городке, Ленинске, в часе езды до площадки. Он знал: они не успокоятся и терпеливо выслушивал дежурного. Иное волновало его, чутьем он чувствовал, что что-то в МИКе происходит без него. И посадив на телефон подвернувшегося проектанта, смотался на сборку узнать «как и что?»

Не застав ведущего, Славка расстроился. Знакомый проектант Взоров надрывался у телефона и на вопросы о Лосеве сделал несведущее лицо.

Тогда, чтобы не терять темпа, Славка махнул в архив.

В архиве работала Капитолина, тощая, словно высушенная здешним солнцем, с плоским скуластым лицом.

– Схема?.. Нет схем, – отрезала она.

– Как нет? – удивился Славка. – На них же написано: выдавать только по разрешению.

– Кем написано?

– Капитолина, не доводи до греха. Была служебная.

– Только и дел у меня – искать служебные.

– Где схемы, спрашиваю?

– Не ори.

– Побойся бога. Я ору?

– Надоели, сил нет. Отдала вашему Зайцеву. Говорят, он доктор наук. Так?

– А ты доктора ищешь? – теперь можно было на миг расслабиться. – Тебе, наверное, нужен врач?

– Заткнись, – отрезала Капитолина. – Так доктор он или нет?

– Ну, что ты, Капа, за человек? Мужчин запугиваешь.

– Мужчин, – она издевательски рассмеялась. – Мужчин… Трепачишки.

Держите меня. Только языком мелете.

– Зачем ему схемы выдала? Он же в схемах ни бум-бум.

Теперь они рассмеялись вместе.

– Доктор и ни бум-бум, – говорила сквозь смех Капитолина.

– Свернешь ты, Капочка, шею ради науки.

– И, правда, Славочка, ради науки я готова на всё.

То, что Маэстро не мыслил в схемах, было неверно. Он разбирался во многих вопросах. В Краснограде в отделе к нему обращалось множество людей. Как правило, в деле не основные, потому что основные не нуждались в помощи. К нему обращались многие и он старался помочь. Причем прибористов манила теория, наоборот, теоретиков привлекала практическая сторона. Обращавшимся казалось, что Зайцев знает и то, и сё, что он для них – сестра, точнее, братом милосердия. И сам он себя чувствовал в КБ, за отдельскими стенами и доброжелательством и опекой Вадима – в надёжной броне, а на ТП, на виду у всех, он был словно в открытом космосе в самодельном скафандрике.

Вид теоретика, «упершегося в схемы лбом» показался сходу забавным, и Лосев, увидев Маэстро, заулыбался.

– Над чем трудится теория? – спросил он.

– Да, вот, – поднял голову теоретик, – вроде схема неустойчива.

Лосев с трудом выбился в ведущие из конструкторов. Он не очень уважал теоретиков, считал: науке не место в конструкторском бюро. Ей место где-то на стороне, не здесь, где нужна четкость, а не размышления и научные общие споры уводили очень далеко.

Однажды в Москве, на высоком приёме, он видел, как к Главному подошёл известный артист и предложил тост за науку. Главный фамильярности не терпел, но к представителям искусства относился доброжелательно, как к детям. На этот раз он пить не стал, сказал:

– «За науку» не по адресу.

И кивнув в сторону теоретика космонавтики, добавил: «Это к нему».

– Как? – удивился народный артист.