Мне лучше - Давид Фонкинос Страница 8

– Да…

– А это облегчает боль. Вроде бы пустяки, но так пациент расслабляется процентов на десять больше, чем обычно.

– Да?

– А подставка для ног, погляди… высота регулируется. Как в Эр-Франс в первом классе.

– …

– Вот погоди, еще немного – и визит к стоматологу станет сплошным удовольствием.

Тут уж я промолчал. Да Эдуар и сам, похоже, понял, что хватил лишку. Впрочем, для стоматолога такая любовь к своему ремеслу и такая забота о пациентах весьма похвальна. Его профессиональный пыл не мог меня не тронуть, так что я, поначалу равнодушный к его драгоценному креслу, невольно заинтересовался. И даже задал несколько вопросов. Эдуар просиял, и мы еще довольно долго, как фанатичные креслопоклонники, созерцали это чудо техники.

На полпути в ресторан Эдуар вдруг остановился:

– Но… ты что, сегодня не работаешь?

– Взял день отгула.

– А-а… понятно… – сказал он, помрачнев. – Надеюсь, ничего серьезного?

– …

– Ты что-то хочешь мне сказать?

– Да нет.

– Являешься без предупреждения и хочешь, чтобы я поверил, будто ты ничего не собирался мне сказать?

– Но так и есть – ничего! Просто взял и заглянул к тебе. Как раньше.

– Но ты и раньше так не делал.

– Тогда допустим, я решил начать.

Это правда. Я никогда не заходил к нему вот так – ни с того ни с сего. Наша дружба носила характер строго размеченной пунктирной линии, и было неизвестно, к чему приведет моя попытка отклониться в сторону: сможем ли мы дружить в не отведенных для приятельского общения обстоятельствах. У Эдуара, как и у меня, все в жизни развивалось предсказуемо. У него даже был свой постоянный столик в ресторане. Поражаюсь людям, которые любят обставлять свой быт такими указателями. Лично мне было бы неприятно появляться там, где меня легко найти и опознать, ведь это значит, что придется разговаривать, а я не всегда готов к изящному трепу. Хотя вряд ли кто-нибудь догадывается, что я чураюсь устойчивых привычек из робости. В этом смысле Эдуар – полная противоположность мне: он обожает, чтобы его узнавали, обращали на него внимание, выказывали уважение. С хозяином ресторана он был на ты. “Как дела? – А у тебя?” – приветствовали они друг друга. За обменом любезностями следовала краткая, не дольше минуты беседа – общие слова о политике, о погоде, – этакое скоропалительное словоизвержение; и все завершалось заказом. Впрочем, в этом неизменном ритуале оставалась незаполненная ячейка, предназначалась она блюду дня. Варианты чередовались, снабжая организм завсегдатая ежедневной толикой адреналина. “Ну, что у нас сегодня?” – спрашивал Эдуар, и в глазах его зажигался азартный огонек.

Думаю, Эдуар частенько заглядывал сюда и в одиночку. Так и представляю себе: вот он сидит, поедает фрикадельки и листает финансовые хроники в “Фигаро”. Газета ему нужна, чтобы создавать имидж солидного бизнесмена, озабоченного финансовыми вопросами, тогда как на самом деле ему было в высшей степени плевать на биржевые фортели. И верно, каждый раз он пялился на соседок – трех дам, судя по всему, тоже постоянных клиенток. Они же наверняка каждый день перемывали косточки сослуживцам, – в ресторанах, где кормят по талонам, ничего никогда не меняется. Первая дама выбирала вслух и, готов поспорить, начинала со слов: “Что бы такое взять сегодня… может, пиццу или пасту?” А чуть погодя отметала искушение: “Нет, это вредно. Лучше салатик”. В подругах тоже просыпался стыд, и они по ее примеру тоже заказывали салатики – ни пасты, ни пиццы никому не доставалось, и так каждый день. Да я и сам не раз терялся в лабиринте гастрономического выбора. Никогда не знаешь, что заказать, ведь, выбирая что-то одно, убиваешь все прочие варианты. Ресторанное меню – лучшая метафора всех наших жизненных метаний. Три женщины ели салат, мечтая об эскалопе по-милански. Какое-то время спустя они бросят салат и начнут новый роман с лазаньей. Но и тут их ждет разочарованье: лазанья тоже приедается.

Эдуар тоже наблюдал за тремя подругами. Может, когда-нибудь он рискнет с ними познакомиться. Хотя заговорить с женщиной просто так, ни с того ни с сего, довольно трудно. Кто на это способен? У кого найдутся подходящие слова, чтобы достигнуть цели и не показаться бабником самого низкого пошиба? Вот если бы у них были проблемы с зубами! – должно быть, мечтал Эдуар. И неожиданно сказал, что был бы не прочь на минуточку сбегать налево – а то в жизни не хватает остроты.

– Подать вам к пицце острой подливки? – спросил официант.

– Нет-нет, спасибо.

Мы заказали по пицце “четыре сыра”. Не думал, что смогу есть, но, похоже, желудок мой не желал прислушиваться к больной спине и перешел на автономный режим. Эдуар меня удивил. Заглядываться на посторонних женщин – это еще ладно, но связь на стороне… Выходит, он, так любящий свою жену, тем не менее хотел бы завести интрижку? Наверное, ему просто нужно было высказать вслух это желание, чтобы оно не стало навязчивым. Ведь слова в какой-то мере заменяют действия. Я прекрасно знал, что изменять жене он не станет, он и сам это знал, потому и говорил об этом так легко.

– Как там Сильви? – спросил я.

– Отлично. Много работает. Выложилась до предела, пока готовила последнюю большую выставку. Зашел бы как-нибудь к ней в мастерскую посмотреть. Ей будет приятно.

– Да-да, я ей обещал.

– …

– А как у вас с ней?

– То есть?

– Ну, как вы ладите?

– Почему ты спрашиваешь?

– Да не знаю… Супружеская жизнь – нелегкая штука, а у вас, как ни посмотришь, все как будто хорошо.

– А что, у вас с Элизой что-нибудь не так?

– Да нет, все нормально. Может, не совсем так, как прежде…сам понимаешь, время идет…

– Представь себе, у нас такого нет. Просто чудо!

Он наклонился и шепотом сказал:

– Смешно, конечно, но… этой ночью мы с ней три раза… понимаешь? Двадцать лет живем вместе, а вот поди ж ты!

– Так это замечательно!

– Ну а у вас-то? Теперь, когда дети разъехались, все должно образоваться?

Странное рассуждение. Как будто если уехали дети, то на освободившемся месте должна заново расцвести эротика? Да ничего их отъезд не изменил. Даже хуже стало. Наплыв событий выбил нас из колеи – сын и дочь покинули дом почти одновременно. В конце лета Алиса объявила, что переезжает к Мишелю, своему жениху. Он старше ее на двенадцать лет, и я его почти не знал. К тому времени они были знакомы месяца два-три, и то, что поначалу казалось просто увлечением, очень быстро превратилось в прочный союз. Алиса, верно, обиделась на меня за то, что я отнесся к ее решению без особого восторга. И так ни разу и не наведался к ним, хотя давал ей вялые обещания. Это было выше моих сил. Слишком быстро и резко все произошло. Дочь не должна расставаться с отцом так внезапно, нет бы все постепенно, как у людей.