Твоя любовь сильнее смерти - Мария Садловска Страница 8

– Видит Бог, я была против такого зятя! Но кто же меня слушает? Видать, доля такая. А немцы когда уйдут – от своих житья не жди! Сиди, Сенька, не показывайся на улицу с ребенком! Пусть думают, что тебя нет.

* * *

Через три дня немцы оставили село. Удивительная метаморфоза произошла с дедом Захаром. Несмотря на презрительное отношение сельчан, он, как ни в чем не бывало, продолжал исполнять начальствующую роль на селе. Но при этом ругательски поносил фашистов-захватчиков. Его Настя ходила по соседям, пытаясь обелить мужа. Поджав губы, напустив таинственности в глаза, баба Настя многозначительно изрекала:

– Думаете, легко было моему Захарку служить и нашим и вашим? Для такого дела большой ум нужен. И орден надо давать!

Возмущенные бабы, чьи мужья и сыновья были на войне, в ярости набрасывались на Настю:

– Что ты, Настунька, заливаешь? Предатель он, твой Захарко! Сколько людей отправили в Германию по его доносам! И судить его будут как предателя, когда вернется советская власть!

Утром следующего дня Александра ворчливо начала выговаривать Ксюше:

– Всю одежду отнесла к свекрови! И явилась домой, как липка, ободранная. В чем ходить будешь?

– Мам, ну куда же мне идти, если не домой? Не думала я, что так все обернется!

Александра сердито воскликнула:

– Ты же говорила, что твой Бойчук во всем поможет! Где он? Вон, в люльке лежит вся его помощь!

Ксения старалась не заплакать. Как могла, благодушно ответила матери:

– Я уже надумала, мама. Завтра мы с Колей раненько, в пять утра, выйдем и через два часа будем в Озерках. А там огородами незаметно подойдем к дому. Немцев уже нет, особо бояться нечего. Если удастся – расспрошу соседей, что и как. А ты с Наталей побудешь день. Я молока сцежу в стакан, и там еще есть хлебушек. Пожуешь его и в узелке дашь ей пососать, она любит.

Александра не выдержала, заворчала:

– Ты еще поучи меня, а то я не знаю!

* * *

Ксюша с братом, как настоящие лазутчики, сразу не стали заходить в дом, а спрятались в бурьяне понаблюдать, что и как. Двор был разгромлен, никого не было. Заваленная на бок, лежала пустая собачья будка… На кустах и в траве хлопьями снега белели птичьи перья. Взгляд Ксении наткнулся на вытоптанные цветы. Весной она посеяла грядку цинний, в народе их называли «майорами». Они только начали цвести, да как! Всеми красками радуги. Соседи приходили специально полюбоваться: ни в одном дворе такой красоты не было. Сейчас на грядке стоял единственный, чудом уцелевший, стебель без листьев с однобоким цветком на макушке, напоминающий вопросительный знак… Ксения взяла за руку брата и, уже не скрываясь, зашла во двор. Она никак не могла отвести глаз от уцелевшего цветка, так напоминающего ее саму. На какое-то мгновение даже захотелось его сорвать и затоптать…

На входной двери висел знакомый замок, но открыть его было нечем. Когда Ксения уходила отсюда последний раз, в доме оставались все родные, и брать с собой ключ было ни к чему. Она вспомнила: Павлинка когда-то показала место под собачьей будкой, где в углублении лежал запасной ключ.

– Коля, пойди поищи, где стояла собачья будка. Там должен быть ключ!

Брат с тревогой в голосе спросил:

– Сеня, а Шайтан где? Вон цепь лежит, видно отсюда, а собаки нет!

– Наверное, мать с Павлинкой с собой его забрали. Я так думаю, они все у дяди Антона.

Пока Колька искал ключ, Ксения от нетерпения пыталась заглянуть в окна. Яркие лучи от начинавшего подниматься солнца блестели на стеклах, мешая что-либо разглядеть. Брат задерживался, Ксюша не выдержала, спросила:

– Коля, нашел? Если нет, придется идти к дяде Антону!

Парень подошел и, отвернувшись, чтобы не глядеть на сестру, протянул ключ.

– Ты чего, Коль? В чем дело? Плачешь, что ли?

А Колька не выдержал и в открытую зарыдал. Сквозь всхлипы Ксения расслышала:

– Там… там лежит Шайтан! Убитый! И кровь засохшая, а глаза не закрыты-ы!

Ксюша прижала к себе мальчика так, чтобы заглушить его рыдания и, приглаживая растрепанную голову, напомнила:

– Ты мужчина, забыл? Если так плачешь, что мне остается делать, как думаешь?

Колька, вытирая кулаками глаза и нос, оправдывался:

– Он мне уже лапу давал, я научил. Но слушал всегда только дядь-Лешу. Знаешь, как жалко Шайтана?

Ксения с грустью привычно ответила:

– Знаю. Возьми лопату в сарае и около будки схорони его.

– Хорошо, Сеня, ты иди в дом, я сам все сделаю!

Зайдя в дом, Ксюша поняла, откуда во дворе перья: все перины и подушки были вспороты. Полы и мебель покрыты пухом. Женщина зашла в спальню, усыпанную перьями так, что ничего не было видно. Лишь в углу, над кроватью, под потолком виднелся Божий образ. Расшитый красным и черным крестиком рушник обвивал икону со всех сторон. Ксения остановила взгляд на Божьем лике – единственном предмете, которого не коснулся погром.

Обложенный вокруг блестящей фольгой, святой равнодушно взирал на нее. Ксения перекрестилась, глядя на икону. Потом, подумав, еще два раза осенила себя крестом, вспомнив, что мать учила креститься трижды. Затем стала судорожно придумывать, как бы попросить Бога о самом сокровенном? С чего начать? Стала говорить то, что думала:

– Боже, прости, что не молюсь Тебе! Я умею "Отче наш", мама научила. Приду домой и обязательно помолюсь. А сейчас прошу Тебя, Господи, сделай так, чтобы мой муж Бойчук Алексей Гаврилович был живой. Ты же знаешь, он никому зла не сделал! А люди этого не знают и говорят о нем что ни попадя, а все – неправда!.. И даже, Господи, если он не будет рядом со мной жить, а где-то в другом месте, все равно, пусть будет живой!

В порыве благодушия Ксения хотела было добавить: "Пусть даже с другой женщиной, лишь бы был живой!" Но вовремя остановила себя, не став играть с огнем – вдруг Бог ее просьбу исполнит дословно! И стала креститься три раза, как мама учила.

Ее просьба к Господу сопровождалась обильными слезами, которых Ксюша не вытирала – руки были заняты в молитве…

В это время скрипнула дверь, и со словами: "Есть кто живой в доме?" зашла старая бабка Дарья, жившая по соседству. Увидев Ксению, она несколько раз осенила себя крестом и испуганно воскликнула:

– Свят-свят! Сгинь, нечистая сила!.. Или это ты, Ксюня?! Живая?! А все думали, что тебя немцы тоже… ну, того… убили. Антон ходил искал тело. Они с Катериной хоронили всех ваших, кого убили, – бабка шарила любопытными глазами по всей комнате, не забывая рассказывать. – Почти весь ваш род, девонька, немец уничтожил. Все из-за Алешки. Что-то он им не потрафил. Говорили, он вроде как бы передал партизанам разные оружия с немецкого склада… Перебегал из хаты в хату, пока не добрался до леса. Даже я видела со своего курятника. Я там пряталась. Ну, а в лесу его якобы немцы настигли и убили. Вишь, как он все время притворялся. Вроде бы и немцам угождал, а оружие, ишь ты, партизанам отдал! Так все говорили. Ну, а я-то давно знала, что Алешка хитрющий парень! Как же, на глазах у меня вырос, да будет немцам угождать!.. А свекрови твоей царствие небесное! Не выдержала Марфа такого, на второй день Богу душу отдала. Говорят, сердце не выдержало. А я говорю: это у Марфы заболели нервы, вот и померла. У нас все от нервов идет… А Павлинку Катерина Антонова забрала к себе. Они, Антон и Катька, эту бойню пересидели в силосной яме. Так и спаслись. Ну вот, вроде все тебе рассказала… Притомилась немного… А ты, значит, живая?